Эдвард Григ

— Странный ты человек! Разве мать может быть совершенно спокойна за своих детей? А тут еще девочки не слушаются!

Девочки перестали слушаться оттого, что выросли. Средняя, Ингеборг, отказалась от выбранного ею жениха, и не потому, что ей понравился другой, а просто так, по неизвестной причине, а младшая, Эльзи, напротив, увлеклась человеком старше ее на двадцать лет. И надо было во всем этом разобраться и спокойно, ненавязчиво объяснить дочерям, в чем их ошибка.

Фру Гезина уговорила Эдварда дать концерт в Бергене, и этот концерт имел большой успех. Во-первых, все нашли чрезвычайно милым, что сын консула показал соотечественникам, чему он выучился за границей. Это было даже патриотично. Во-вторых, жителям Бергена было приятно убедиться, что у талантливой, превосходной фру Гезины такой замечательный сын! В-третьих… ну, в-третьих, он действительно очень хорошо играл, и свое и чужое, и даже не верилось, что это тот самый Эдвард, который любил брать на фортепиано разные аккорды и был маленьким, очень рассеянным мальчиком. Теперь он, говорят, собирается в Копенгаген, где его старший брат уже дает концерты. Счастливица мать — два сына, и оба удачные!

А уехать было необходимо! «Хочешь, чтобы тебя оценили в Норвегии, покори сначала Копенгаген!» — таков был неписаный закон, которому в то время подчинялся любой норвежский художник. Всеобщее мнение было, что Дания — это умственный центр, а Норвегия — захолустье. В Дании живут знатоки, большие люди, поэтому всякий, кто отличается какими-нибудь способностями, уезжает туда, чтобы вернуться знаменитостью. Даже писатель Бьёрнстьерне Бьёрнсон — уж какой патриот! — и тот уехал в Копенгаген. А для норвежского музыканта — прямой путь в Данию. Там, по крайней мере, интересуются норвежской музыкой, ибо там проживает композитор Нильс Гаде, глава скандинавской школы. В Копенгагене, правда, нет консерватории, но там есть живая, бьющая ключом музыкальная жизнь.

— Так как ты своим концертом заработал порядочную сумму, — улыбаясь, сказала Гезина, — то этого и хватит тебе для снаряжения.

— И опять нам приходится расставаться!

— Это закон жизни, — ответила она. — И особенно родители должны подчиняться ему.

Глава пятая

Джон встретил его на вокзале. После первых вопросов о доме он сказал:

— Это превосходно, что ты приехал! Ты здесь оживешь!

Он держал себя так, словно был своим человеком всюду. Сидя в экипаже рядом с Эдвардом, он раскланивался со многими пешеходами и даже не успевал вовремя снимать шляпу.

Сам Джон был хорошо одет, у него были манеры заправского денди.

— Ты видишь, какие улицы! А магазины? Ничего подобного в Бергене нет. А магазины — это показатель культуры.

— И у нас прекрасные улицы, — сказал Эдвард.

— Честно говоря, только одна или две. Но дело не в этом: здесь избранное общество. Бьёрнсон… Ибсен бывал здесь. Потом Нильс Гаде, художники, актеры…

— Масса народу!

— А ты уже испугался? Здесь большая норвежская колония. Они все собираются у нашего родственника, Германа Хагерупа.

— Представь, я его совсем не помню.

— Неудивительно: он давно выехал из Норвегии. Тетушка — бывшая актриса. Ты познакомишься и с актерами. Мы обязательно пойдем туда в воскресенье… Но посмотри, как многолюдно! Море голов! Ах, я обожаю такую оживленную городскую жизнь!

— А я, как тебе известно, люблю совсем другое.

— Да, мне известно, что ты дикарь.

Джон привез Эдварда к себе на квартиру, дал ему отдохнуть, но потом часа три кружил его по городу, привел в модный ресторан, заказал дорогой обед, перезнакомил со своими приятелями, которые то и дело подходили к их столику. Высокий, красивый, Джон выглядел старше своих двадцати трех лет, а уж держался с такой важностью! Не мудрено, что один из его знакомых, поглядев на Эдварда, спросил:

— Это ваш братишка приехал из Бергена?

— Да, — ответил Джон, — но не следует забывать, что он уже окончил консерваторию в Лейпциге и давал самостоятельные концерты!

— Вот как! — удивился знакомый и отошел.

— Зачем ты сказал «концерты»? — упрекнул брата Эдвард. — Ведь я дал в Бергене только один концерт!

— Молчи, пожалуйста! — рассердился Джон. — Позволь хоть мне подумать о твоей пользе! Вообще, я должен заняться тобой!

Лишь в начале седьмого Джон отпустил Эдварда, наказав ему пораньше вернуться домой, а сам уехал куда-то. Эдвард еще немного прошелся по городу. Незаметно для себя он забрел на незнакомую улицу. При свете заходящего солнца она показалась ему красивой. Это был тихий уголок, притаившийся среди городского водоворота. Ни одного магазина, только невысокие жилые дома, стоящие в глубине палисадников. Деревья росли по обеим сторонам улицы. Воздух здесь был гораздо чище, чем в центре города, и небо казалось выше.

У одного из домов стоял небольшой белый памятник, изображающий женщину, склоненную над урной. Палисадника здесь не было, зато перед домом густо разрослись деревья, и ветви заглядывали прямо в окна. Август только начинался, окна были открыты.