Эдвард Мунк. Биография художника

Возможно, работа над «Альфой и Омегой» была самым значительным проектом Мунка во время пребывания в клинике. В сущности, это была мучительная попытка осмыслить свои отношения с женщинами – и прежде всего с Туллой. Но Альфа, откликнувшийся на призывный клич женщины, погиб, а его создатель сумел сохранить жизнь, найдя спасение в скромном, но гордом одиночестве. С художественной точки зрения серию «Альфа и Омега» едва ли можно отнести к выдающимся достижениям Мунка. Литографии красивы, и некоторые из них трогают душу, но сюжетная целостность серии распадается – при внимательном рассмотрении она кажется надуманной. Похоже, сам Мунк тоже не был до конца уверен, стоит ли вывешивать на выставке все работы, вошедшие в серию, и оставил это на усмотрение Яппе.

Но Яппе выставил все, что прислал Мунк, за исключением «Амандуса» – карикатуры, в которой главный редактор «Афтенпостен» был изображен удобряющим – в буквальном смысле слова – сад искусства. Впрочем, эта карикатура вряд ли могла серьезно повредить репутации Мунка. Дело в том, что изменилась расстановка сил в среде норвежских художников. Енс Тис наконец-то получил пост директора Национальной галереи – он вступил в полномочия перед самым Рождеством 1908 года. Никто не сомневался, что он начнет масштабные закупки произведений современного искусства, и это подталкивало к решительным действиям других покупателей. К Нёррегору обратился некий Пауль Ингебритсен, желающий купить сразу несколько картин Мунка, но при условии, что ему будет сделана приличная скидка. Вскоре выяснилось, что за Ингебритсеном стоит Расмус Мейер – крупный бергенский коллекционер и богатейший владелец мукомолен, человек, отвечающий за закупку четвертой части всего ввозимого Норвегией зерна.

С самого первого дня выставка превратилась в полный триумф Мунка.

Начало хвалебному хору положили газеты. «Верденс ганг» объявила, что выставка обладает «неодолимой притягательной силой». «Норске интеллигенсседлер» написала, что все картины сливаются в «гармоничное целое: дерзкая сила в соединении с почти болезненным изяществом». «Моргенбладет» прибавила, что выставка способна «убедить любого в могучем таланте Мунка». Да, не забудем и «Афтенпостен», которая похвалила Мунка «за блестящую и оригинальную технику».

Любопытствующая публика устремилась на выставку, и – о чудо из чудес! – люди начали покупать графику. 8 марта Яппе впопыхах пишет на обороте конверта: «Торговля идет великолепно. Уже продано более чем на 2000 крон. Все время новые заказы. Успех феноменальный. Пишу прямо с выставки».

Но графика была только началом. 16 марта прибыли картины и открылась вторая часть выставки. Между тем Мунку не понравилась рецензия на первую часть, которую опубликовала «Дагбладет», о чем он не замедлил сообщить друзьям. Тогда за перо взялся сам Гирлёфф:

…Этот праздничный карнавал красок, эта щедрая, переливающаяся через край манифестация творческой силы, которая свидетельствует о постоянно обновляющемся таланте мастера!

Для человека из серого города, привыкшего видеть здесь такое же серое, слащавое и лукавое искусство… выставка Мунка у Блумквиста будет настоящим праздником для глаз.

Понятно, что по части выспренности превзойти написанное Гирлёффом было трудно, но «Моргенбладет» сделала такую попытку; во всяком случае, ей удалось найти весьма точные слова для обозначения переворота, случившегося в общественном сознании: «Природа искусства Мунка такова, что с годами оно приобретает все больше поклонников. Как и все великое, оно обгоняет время. Человеку нужно к нему привыкнуть».

Норвежский триумф Мунка кажется почти чудом – создается впечатление, будто восхищение, которое искусственно сдерживалось какими-то силами, внезапно вырвалось наружу и разом захватило всех. Произошедшее нельзя объяснить одной причиной. На художника сработало время: публика «училась» и наконец смогла понять его творчество. Конечно, немаловажную роль сыграло и то, что друзья и поклонники Мунка постепенно достигли административных и общественных высот, откуда могли не только влиять на настроения общественности, но и даже управлять ими. Да и сам Мунк больше не был молодым бунтарем – ему исполнилось 45 лет, и влияние его идей на молодых художников с каждым годом росло.

Лучше всего перемены в положении Мунка иллюстрирует появление у него нового мецената – Расмуса Мейера. Торговец зерном принципиально отличался от Улафа Скоу, который мечтал о славе авангардиста – художника и поэта; в 1908 году Скоу даже издал сборник чрезвычайно невыразительных стихов, написанных в изрядно устаревшем стиле 1890-х годов. Мейер же был обыкновенным собирателем; он поставил перед собой задачу создать коллекцию выдающихся произведений норвежского искусства прошлого и современности.