Эдвард Мунк. Биография художника

После прогулки молодого человека пригласили в дом. Экономка подала кофе с печеньем, и Коре передал Мунку письма. Тот сразу же затих и принялся читать. Когда юноша уходил, его остановила экономка и передала слова Мунка: «Ты всегда желанный гость в этом доме, приходи еще». Прием, оказанный Коре Торпу, свидетельствует о том, что выдуманный самим Мунком образ художника – неприступного отшельника из Экелю – далек от истины. Он, конечно, не пускал на порог кого попало, – как и любой нормальный человек, и действительно, его мало волновали соображения хорошего тона, но в людях он по-прежнему нуждался и под влиянием минутного порыва, случалось, завязывал новые знакомства.

В другой раз Мунк подобным же образом радушно принял двух незнакомых молодых женщин, которых направил к нему Тис, – одна из них была личной медсестрой директора музея. Визит произвел на медсестру сильное впечатление; впрочем, художник, по ее словам, больше заглядывался на ее рыжую кузину!

С длительными поездками на континент было покончено, но Мунк по-прежнему любил посещать Гётеборг, особенно когда искал убежища от мнимых или реальных проблем. Например, осенью 1934 года художник сбежал в шведский город от одной весьма назойливой особы, к которой питал двойственные чувства. Это была… его племянница Андреа, в замужестве Эллингсен. Андреа с семьей в то время жила на Лофотенах. Судя по всему, перед бегством Мунк попросил Нёррегора заняться племянницей и оставил адвокату свой адрес, потому что Нёррегор пишет ему уже в Гётеборг: «Во время своего пребывания в столице Андреа дважды заходила в мою контору. Разговор шел о том же, что и прошлым летом: ее муж хочет взять в долг 9000 крон на покупку лодки, а она просит тебя выступить его поручителем. Я сказал, что это совершенно исключено, что ты ни при каких обстоятельствах не будешь этого делать, и отсоветовал ей впредь нервировать тебя подобными просьбами».

Волнениям, связанным с Андреа и прочими вопросами семейного бюджета, посвящены сотни и сотни страниц в оставшихся после смерти Мунка бумагах. До нас дошло 118 одних только писем и черновиков писем к Ингер, где главной темой является Андреа. Кроме сестры, Мунк обсуждал поведение племянницы с Нёррегором, с ее родственниками, с посторонними людьми и, разумеется, с ней самой, чему сохранилось множество свидетельств.

С одной стороны, он недвусмысленно пытался оградить себя от ее, как ему казалось, притязаний на материальную поддержку: «Хватит ей уже ловить крупную рыбу в Осло-фьорде – у Лофотен тоже много чего водится, а уж сети она закинула везде». У Мунка вызывали скептицизм ее траты – будь то съем квартир, поездки или в общем-то понятное стремление обеспечить сыновьям образование. У нас нет оснований считать, что Ингер хоть как-то пыталась урезонить брата в отношении Андреа, скорее наоборот – она подталкивала его к решительным действиям.

Мунк с его сильно развитым чувством долга перед родственниками всегда пристально следил за тем, как обстоят дела у близких. Сыновья Андреа посещали школу в Эйдсволле, а потом в Тронхейме, и, согласно семейной легенде, Мунк встречался с директорами обеих школ и разговаривал с ними о мальчиках. Давая волю своему недовольству просьбами племянницы, иногда в довольно сильных выражениях («горько плакал крокодил, кушая ребенка»), Мунк никогда не отказывал ей в помощи, если она действительно нуждалась. В конце 30-х годов, когда семья Эллингсенов переживала нелегкие времена, художник практически полностью ее обеспечивал. С 1936 по 1940 год он ежегодно высылал им по 5000 крон. По тогдашним меркам это соответствовало неплохому годовому заработку.

Вопреки всем триумфам, огромным доходам и практически безграничному признанию, в 30-е годы у Мунка вновь появляется ощущение, что его преследуют. Он мог прийти в бешенство от малейшего критического замечания в газетах, а иной раз усматривал критику там, где ее не было вовсе. В 1934 году его в качестве почетного гостя пригласили на ежегодную выставку «Грённинген» в Копенгагене; сам Мунк на выставку не поехал, но прислал пять картин. После этого датские газеты не мудрствуя лукаво как одна вышли под заголовком: «Величайший художник мира на “Грённингене”». Но не это привлекло внимание Мунка, а каталог. Для оформления каталога были использованы художественные тексты, в том числе и сатирическое эссе «Столп искусства» датского писателя Йоханнеса В. Йенсена[112] – кстати, не особенно удачное. Героем эссе был тщеславный художник, которому успехи вскружили голову.

Этот тип довольно часто встречается в природе, и ничто в тексте не указывало на то, что объектом сатиры послужил Мунк. Там говорилось только, что «широко известный художник, вызвавший столько восторгов, был красивым мужчиной». Однако Мунк воспринял это как коварное нападение: