Двери открываются – мы в Марселе. Поворачиваем на восток – солнце заглядывает в окна – изморозь на окне тает. Мы смотрим в окно: Средиземное море – маленькая бухта – белая вилла на мысу – зеленые волны накатывают на берег.
Больной откидывается назад – лучи солнца щекочут его лицо – кровь быстрее течет в жилах – новая жизнь – еще один год – жить под солнцем – под пальмами – как прекрасна все-таки жизнь – так прекрасна, что ему хочется плакать.
Первые недели в Ницце Мунк провел в одиночестве. Он утешается тем, что возобновляет переписку с Голдстейном, от которого не получал вестей с тех пор, как они расстались в Сен-Клу: «Теперь, наверное, не в моде писать друг другу…» Ницца даже прекраснее, чем он смел мечтать. «Но мне так одиноко – я уже перестал прислушиваться к шагам за дверью, я ведь знаю, ко мне никто не придет». Из-за нехватки денег ему трудно сосредоточиться и писать картины, вместо этого он берется за перо. Его первые впечатления от города публикует «Верденс ганг»: «Ницца – город радости, здоровья и красоты». Описания будничной жизни города Мунк дополняет автобиографическими заметками в духе Егера. Обращается он и к доморощенным ценителям искусства:
Было бы забавно дать отповедь всем этим людям, которые вот уже много лет смотрят на наши картины и смеются или с сомнением покачивают головами. Они и мысли не допускают, что в наших видениях – всех этих мимолетных впечатлениях – есть доля истины, что дерево может быть красным или голубым, а лицо – голубым или зеленым. Они же уверены, что это не так. С детства они знают, что листва и трава зеленые, а цвет кожи – розоватый. Они не в состоянии понять, что мы и вправду думаем иначе. Наверняка эти халтурщики блефуют, уверены они или сошли с ума – последнее вернее всего. Им и в голову не приходит, что наши картины написаны на полном серьезе – выстраданы. Они – продукт бессонных ночей и стоили крови и нервов.
Через некоторое время Мунк познакомился с несколькими скандинавами, и они взяли его с собой в казино в Монте-Карло. Он пришел в восторг от обилия сюжетных сцен, которые можно было наблюдать в игровых залах, и в не меньшей степени – от самой рулетки. Как и многие другие, Мунк старается выработать «систему», гарантирующую выигрыш. Его интерес к математике наверняка играл здесь свою роль, но, судя по его записям, в теории вероятности он был не очень силен. Среди его бумаг сохранилось три бланка для записи чисел, выпадающих на рулетке. Складывается впечатление, что он их основательно проработал.
Вероятно, из всех азартных игр рулетка вызывает самую сильную зависимость. Всего несколько секунд – и ты выиграл или проиграл, причем настоящие, живые деньги. К тому же можно выбирать степень риска, составлять разные комбинации. В своих записях Мунк так описывает притягательность игровых залов:
Каждый день повторяется одно и то же: утром я принимаю решение больше туда не ездить. Проходит первая половина дня, я даже не думаю об этом. После обеда я готовлю все для работы, уже собираюсь начать – и вдруг словно молния ударяет мысль: а может, все-таки поехать? И никаких сомнений уже не возникает – нужно только узнать, когда идет поезд…
И все же рабом рулетки Мунк не становится. За это время он пишет несколько небольших импрессионистических пейзажей с пальмами в солнечном свете, которые вполне годятся на продажу, и один ночной пейзаж «Ночь в Ницце» – серовато-синий вид из окна комнаты: лунный свет и тени на крышах домов на фоне мягких очертаний холмов, поднимающихся к небу.
Неожиданно с письмом Ингер из дома приходят плохие вести: тетя Карен больна, и на этот раз серьезно. Сильнейшее воспаление легких чуть не стоило ей жизни… Опять эти слабые легкие – злой рок семьи Бьёльстад! «Мы с Андреасом не отходили от ее постели и каждую секунду ждали конца. Она все время думала о тебе, все ее мысли были о тебе. Вдруг ее лицо похолодело, и пульс стал неслышным». Правда, когда Мунк получил письмо, она уже пошла на поправку.
Эдвард пришел в ужас. Конечно, временами он уставал от неустанной опеки тети Карен, но она была опорой семьи. Когда Эдвард оставался совсем без средств, она словно по мановению волшебной палочки откуда-то доставала и присылала ему небольшие суммы. А как же справятся без нее, без ее практической сметки сестры?
К тому же Эдвард любил тетю. Двадцать три года она заменяла ему мать, а после смерти отца стала единственным попечителем семьи.
Своими добрыми советами обеспокоенный Мунк напоминает саму тетю: «Часто бывает, что болезнь возвращается из-за какой-нибудь неосторожности, например, если встаешь слишком рано». Но он знает и одно верное средство. Он пишет в Кристианию знакомому виноторговцу и просит посылать тете вино. «Как только температура спадет, ты должна много пить».
Как бы то ни было, тетя Карен жива, хотя признает, что на этот раз ее жизнь висела на волоске: «Такая серьезная болезнь – даже удивительно, что я, такой сморчок, с ней справилась».