В Брюннене они опять встречаются лицом к лицу – в последний раз перед более чем двухгодичной разлукой. Но побеседовать «в спокойной обстановке» им так и не удается: Мунк высмеивает Туллу, когда она заявляет, что в будущем собирается серьезно заняться графикой. Но он также – как ни странно – туманно намекает, что они по-прежнему могут считаться помолвленными, хотя сам уже запустил процесс, который вскоре полностью переменит ситуацию.
Ведь как раз в это время он обратился за помощью к Харальду Нёррегору. А тот написал Торвальду Эллингсену, обрисовал ситуацию так, как он ее понимал, и настойчиво попросил его забрать Туллу домой. Одновременно адвокат Нёррегор сообщает свой вердикт и Мунку: «Позвольте мне выразиться прямо, мой друг: я снимаю с вас всякую ответственность за исход этого дела, и, по моему мнению, ваша совесть может быть чиста».
Подстегнутый письмом Нёррегора, торговец Эллингсен прибывает в Брюннен уже 19 августа. Он разговаривает с Мунком, который предлагает ему ознакомиться с некоторыми из писем Туллы. Делается это с очевидным намерением доказать гостю, что Тулла не способна отвечать за свои поступки, но Эллингсену хватает такта отказаться от чтения – во всяком случае, так он говорит потом Тулле. После этой беседы Эллингсен связывается с самой Туллой, и предательство Мунка – а именно так воспринимает она поступок возлюбленного – встает перед ней во всей своей красе:
Дорогой друг, теперь я понимаю. Я узнала все – о твоих телеграммах – обо всем, и больше мне нечего сказать.
Впоследствии тон становится еще более ожесточенным:
Эллингсен оказался буржуа, который сумел посмотреть на все с твоей стороны – и проявил полное понимание, – а как же иначе?
Тем не менее Эллингсену не удается забрать Туллу домой. Ему приходится довольствоваться обещанием Туллы не вступать в контакт с Мунком, но она тут же нарушает данное обещание – шлет Мунку письма с предложениями встретиться где-нибудь. Она страшится унижения, ведь в Кристиании, конечно, уже известно о ее отношениях с Мунком. «Да, я трусиха, я боюсь людей, я не вынесу, если обо мне пойдут слухи – я не настолько сильная».
Вместо возвращения в Кристианию Тулла уезжает в Германию, и там, к югу от Мюнхена, проводит около года. Мунк болен, нервы его на пределе; в конце концов он отправляется в Норвегию, в Холменколлен, где останавливается в «Турист-отеле».
И для Туллы, и для Мунка лето 1900 года стало настоящим мучением, о чем свидетельствует и их долгое, абсурдное путешествие в никуда. В ее представлении это было «свадебным путешествием» или, по крайней мере, путешествием накануне свадьбы; с его же стороны поездка все больше и больше напоминала обыкновенное бегство. В неспособности Эдварда Мунка разорвать отношения с Туллой Ларсен его сложная личность раскрывается одновременно с разных сторон. Здесь замешаны как рыцарские чувства, нежелание обидеть женщину, с которой он был в эмоциональной и сексуальной связи, так и откровенная трусость. Как сказал Людвиг Равенсберг[55]
, правда, по другому поводу: «Он был слишком нервным, трусливым, добрым, чтобы отказать». Впрочем, – и это к вопросу о рыцарстве – Мунк не считает зазорным пожаловаться на свои несчастья другим, и Тулла неоднократно упрекает его в том, что он говорит о ней с посторонними.Со стороны же Туллы мы видим страстную и требовательную любовь, абсолютную глухоту к сотням сигналов и намеков, которые он посылает, – и страх перед реакцией на роман с Мунком ее приличной буржуазной семьи и окружения. Тулла – отнюдь не богемная девушка. Она хочет любви, и не в последнюю очередь любви физической, но ни в коем случае не «свободной». Нет, она желает заключить ее в надежные рамки супружества.
В результате разражается катастрофа, причем катастрофа для них обоих. И худшее еще впереди. После долгого безнадежного путешествия в течение всей весны и лета 1900 года, ссоры в Ницце, горьких слов в Мендрисио, расставания в Брюннене история не заканчивается. Более того, своей драматической кульминации она достигнет только через два года.
От рая до Голгофы
Отношения между Туллой и Мунком по-разному отразились в огромном числе его работ, созданных в этот период. Вполне возможно, что Тулла – вопреки буржуазным предрассудкам – позировала для некоторых картин. Однако важнее непосредственного участия в творческом процессе является ее символическое присутствие – в качестве источника эмоционального и экзистенциального напряжения, отразившегося в картинах.