Работа над большой картиной, известной как «Адам и Ева» или «Обмен веществ», может быть, началась еще до встречи с Туллой, однако принято считать, что именно Тулла была если и не моделью, то, во всяком случае, прообразом женского персонажа. Основой сюжета является традиционное изображение Адама и Евы в саду Эдема; они стоят обнаженные по обе стороны древа. Правда, художник со временем переработал картину. В дошедшем до нас варианте сад Эдема напоминает скорее еловый лес летней ночью, чем райские кущи; бледное северное небо виднеется в просветах между стволами. В первоначальной версии между мужчиной и женщиной – источниками появления новой жизни – росло могучее дерево. Весьма оригинальной и существенной частью картины стала тяжелая резная деревянная рама, которая продолжает мотив картины: корни «древа жизни» уходят в землю, в которой лежат человеческий и звериный черепа. На верхней части рамы виднеется силуэт города. Символика картины очевидна. Жизнь представляет собой рождение, рост, размножение, зарождение новой жизни, смерть и разложение, что, в свою очередь, дает пищу новым поколениям.
Подобные мотивы часто встречаются у Мунка начиная с берлинского периода; идейным их источником, скорее всего, послужила философия всеединства Эрнста Геккеля в соединении с учением Дарвина об эволюции в его общепринятом толковании. Вопрос только в том, в каком свете хотел изобразить «колесо жизни» сам Мунк – «оптимистическом» или «пессимистическом». Прославляет ли его картина миг творения – то, что Бьёрнсон назвал «вечной весной жизни», или же акцент ставится на происхождении греха в мире, на слишком земном – эротическом – аспекте продолжения жизни?
Легко согласиться с историком искусства Франком Хёйфёдтом и связать картину с событиями в личной жизни Мунка этого периода: «Мунк, как нам известно, говорит “нет” совместному участию в “вечном кругообороте жизни” с Туллой Ларсен». Мужчина на картине стоит в крайне сдержанной позе. Женщина находится ближе к дереву и к ребенку, однако у нее роскошные густые волосы – деталь, которая у Мунка часто характеризует искусительницу. Оба опустили глаза, что толкуется как выражение почтения перед вечной повторяемостью происходящего с ними – или как демонстрация чувства вины. А силуэт города над ними может символизировать человеческие устремления и цивилизацию; купола и шпили этого города наводят также на ассоциации с градом небесным, с высшим миром, вход куда закрыт для двух слишком привязанных к земле существ.
Мунк не единственный из современников, кто воспользовался этим религиозным сюжетом, да и особо скандальной его версию не назовешь. Необходимо упомянуть, что уже зимой 1900 года, будучи в санатории в Корнхауге – то есть еще до отчаянной гонки по Европе, – Мунк написал картину еще на один религиозный сюжет, обратившись на сей раз к распятию.
Отождествление истязаемого и преследуемого художника с Христом было сильным ходом, могущим вызвать как восхищение, так и раздражение. Правда, и это уже делали до Мунка. Бельгийский художник Джеймс Энзор нарисовал себя висящим на кресте, над которым вместо «INRI»[56]
стоит надпись «ENSOR»; злобный критик вонзает ему в бок копье, а коллега-художник стоит рядом и равнодушно взирает на происходящее. Мунк руководствовался, в общем, той же идеей, однако в его исполнении она получила куда более интересное и глубокое звучание.