Эдвард Мунк

Половой инстинкт здорового человека требует наличия партнера. Любовь заключает в себе и тягу к общению с людьми. У затворника, как правило, желание не ослаблено. Но парализована тяга к общению, способность быть с людьми. Эдвард Мунк был затворником. Он бежал от жизни и людей, уединяясь со своей работой, со своим искусством. У него не было ни физического, ни духовного равновесия, необходимого для того, чтобы радоваться жизни. Радоваться тому, что дышишь, движешься, наслаждаешься, делаешь выбор, что-то совершаешь. Радоваться тому, что ты работаешь вместе с другими людьми, что ты любишь и любим. Затворников, чудаков часто считают людьми высоких целей. Они сами нередко ставят себя выше других. Как правило, они воинственны и поглощены собой. Охотно жертвуют физическими радостями своими и своих близких во имя «высоких» целей. Им кажется, что быть чем-то важнее, чем просто радоваться жизни. Мозг и воля — все, а тело — только мука. Они забывают, что человек — это и животное.

Эдвард Мунк был привязан к своим родным. Узнав о болезни какого-либо родственника, он не находил себе места.

«В нашем роду только болезни и смерть. Мы с этим родимся». Он посылал деньги и всячески помогал. Но не мог находиться с родными вместе. Даже сестру Ингер, с которой написал так много исполненных тепла портретов и которую так любил, он не мог видеть у себя.

— Мне так хочется что-нибудь для нее сделать. Она такой хороший человек. Мы так любим друг друга. И все же я не могу быть с ней вместе. Она действует мне на нервы. Если я говорю, что два и два четыре, она говорит, что четыре плюс четыре восемь. И мы не можем договориться. Или она ложится, плачет и говорит:

— Сделай это, Эдвард. Я знаю, что ты это сделаешь. — И она говорит это, исходя из добрых побуждений. Но я не терплю, чтобы мною командовали. Когда я заболеваю, я не говорю об этом ни ей, ни моей экономке. Я не желаю лежать бревном и позволять им делать со мной, что им вздумается.

— Теперь ты поешь, Эдвард.

— Лежи спокойно, Эдвард.

— Мерил ли ты температуру? Повяжи шею чулком. Как, ты работал в спальне?! Здесь такой запах. Сейчас я все приведу в порядок. Ты должен хоть немного убирать, Эдвард. Я не понимаю, как ты можешь жить в этом хаосе. Не хочешь ли ты, чтобы я переехала сюда и жила с тобой? Я с удовольствием это сделаю.

Она говорит это с добрыми намерениями, но это невозможно. Несколько лет тому назад она решила выпустить книгу фотографий реки Акерсэльвен. И поверьте, она бродила по колени в воде и снимала. Фотографии получились хорошие. У нее есть чувство плоскости. Но я был уверен, что люди не будут стоять в очереди, чтобы купить фото Акерсэльвен. Ее издатель хотел, чтобы книга была большого формата. На бумаге ручной выработки и в кожаном переплете. Он хотел, чтобы я сделал офорты к книге и дал десять тысяч крон на издание. Тогда это будет большая книга.

— Я дам тысячу двести крон, — сказал я. — Но нет, тысяча двести — это ничто.

Нет, я не могу жить с ней. Я сказал, чтобы она не приходила ко мне и не звонила. Но я звоню ей. Я звоню каждую неделю торговцу Сиверсену. Они живут в одном дворе.

— Это торговец Сиверсен? — Говорит Мунк. Не видели ли вы мою сестру Ингер? Она хорошо выглядит? Передайте ей привет и скажите, что я звонил. Скажите, что я пришлю ей посылку. Как вы думаете, чего ей хочется — яиц или яблок?

Кроме сестры он помогал еще дочери брата и ее детям. Отвечал на их письма, но не желал видеть их у себя.

— Мне же нужно хоть немного писать. Я не могу ухаживать за детьми. Я не могу следить за тем, чтобы на них были крепкие башмаки и штаны без дыр.

Он положил на имя сестры сто тысяч крон. Ежегодно она получала проценты с этой суммы. Но ей он постоянно говорил: — Ты должна экономить. Мы бедны. Правда, я могу получить много денег за картины к «Фризу жизни», но я никогда с ними не расстанусь. У меня нет почти ни одной картины, которую я мог бы продать. Экономь. Помни, что я сказал.

Дочери брата он говорил:

— Будь осторожна. Скажи мужу, чтобы он не занимался торговлей. Я знаю, что его отец был способным торговцем, но по-моему это не повод для твоего мужа заниматься торговлей. Я не могу платить за это.

Как-то он показал мне несколько картин с изображением цветов, написанных его сестрой Ингер. Я хотел купить одну.

— Нет, пожалуйста, не покупайте, Ингер такая несдержанная. Сейчас она просто рисует. А если что-то продаст, то я уже не знаю, что будет.

Связь с родными иногда выражалась очень странно. Как-то в 1930-х годах он попросил меня пойти к Ингер Мунк и отнести ей цветы.

— Будьте добры, купите цветов и отнесите их моей сестре. Завтра день ее рождения, и мне очень хочется подарить ей цветы. Мы с Ингер так любим друг друга. Спросите, как она поживает. Здорова ли и хорошо ли ей в новой квартире. Пожалуйста, передайте ей большой привет и скажите, что я нездоров и не могу прийти сам.