Ее горячая мамочка

– Елена Андреевна сказала, что ее задница восхитительна как никогда.

Наташа становится суха и безразлична:

– В Европе прогрессивные женщины не говорят так о себе.

Она спрашивает у дедка:

– Так Вы знаете этот памятник? Вы неоднократно любовались им?

Дедок предается воспоминаниям.

– Хороший памятник…

Становится озорным:

– Бывает пройдешь мимо…

Хихикнул и показывал форму грудей:

– … И жить хочется… Дышать всей грудью…

На Наташу находит подозрение:

– Что он сказал?

Переводчица говорит на немецком:

– Он сказал, что он беззастенчиво любовался этим памятником, очевидно для последующего свершения акта мастурбации…

После паузы:

– …за деревенской печкой, кажется… Дедушка, у Вас есть в квартире деревенская печка?

Надя помогает Елене Андреевне подняться, и та, счастливо, начинает новое хождение по кругу.

– Да фигли их бояться, сексоголиков… Надо бояться эмоголиков-женщин… Вот это однозначно неизлечимо… Если он сексоголик, это не обозначает, что он не видит во мне душу, понимаешь?

Наташа полна ненависти.

– Значит, Вы любовались памятником в сексуальных целях? Вы сексоголик?

– Еще раз говорю, доча, фигли бояться сексоголиков? Женщины-эмоголики куда страшнее! Вот там хляби так хляби… душевные!

Не получив ответа, Наташа бросается на дедка. Пальцы ее, как удавка, крепко обхватывают шею.

– А Вам не кажется, дорогой, что таким образом именно Вы способствовали насильнику-оператору? – орет она по-немецки.

Дедок хрипит.

– Ой, задушила! – вопит Елизавета Мироновна. – Ой, насмерть!

Переводчица оттягивает разъяренную немку. Галкина торопится на помощь.

– Платок!

Ей подают платочек, она машет над лицом дедка.

– Я просто смеюсь от счастья, как я нынче легка!

Приказывает:

– Воды!

Кто-то в суматохе подает горячий чайник. Галкина поливает лицо дедка, тот истошно вопит и мечется.

– Извините меня, коллеги… – оправдывается Наташа. – Иногда накатывает личное.

Переводчица всем объясняет:

– В ее родном городе один мужчина-сексоголик регулярно насиловал ее три года. Он говорил, что она похожа на памятник «Разносчица пива» на углу Фридрихблюмельштрассе.

– Три года? – поражены все. – И она молчала?

– Она не понимала что происходит. Она думала, что он хочет ее руки и сердца. Он был очень богат.

Переводит дальше:

– Он приходил всегда с мерзкой болонкой. Теперь есть подозрения, что эта болонка тоже была сексоголиком. И все это ужасно.

38

Какой нынче плохой день у Палны! Ее врагиня уже просто сошла с ума.

Пална с привычной непристойной распечаткой в руках влетает в свой кабинет. За ней: Степан, Николай, всхлипывающая Кима.

Бросается к телефону:

– Алло! Алло!

Занято.

– Батюшки, да что же это такое? Долгопята угробила, до инсульта довела, теперь за других взялась. За Сычева взялась!

Испуганно заглядывает в лица охранников.

– Сычев не повесится? Степа, не повесится он?

Откликается Николай:

– Вот и я говорю, зараза! Сказала бы прямо, чего людей мучить? Или телефон бы дала, правильно Степа?

Степа апатичен.

– Да уж, дождешься тут телефона… Видали мы таких. Просто динамит, зараза.

– Вот я в книжке читал: бывает, что женщина хочет… – рассуждает Николай.

Кима угрожающе стучит шваброй по полу, гудит как филин:

– Ух… Ух…

Пална набрасывается на Николая.

– Коля, давно не получал поджопник? Давно? Я тебя спрашиваю – Сычев не повесится? Чего он закрылся, отвечай?

– Да почитать он закрылся! – говорит Степан.

Более мрачен в прогнозах Николай.

– Кто ж его знает, может и повесится…

У Палны зла не хватает на говнюка.

– Повесится?! Ах, ты гад! Ты мне такое говоришь!

Она гневно взлягивает поросячье ножкой, целясь Николаю в пах.

Николай увернулся, принял угрожающую позу. Промазав, Пална шмякнулась на задницу. Степан с Николаем бросаются поднимать ее.

Николай напуган:

– Нельзя бить мужика в честь мужскую! Бездетным будет!

– Уволю и отправлю в ебеня! В Воронежскую область отправлю, на грядки!

– Пална, не рассчитала ты удар… Клянусь, не рассчитала… Это не поджопник.

Показывает истинное место.

– Поджопник у меня вон где…

– Я тебя спрашиваю русским языком, чучмек: чего Сычев заперся и не открывает? Спрашиваю, не повесится он?

Звонит:

– Але, але! Сычев его фамилия, Сычев… 88-го года рождения…

В злополучном женским туалете на втором этаже – переполох.

Одна кабина заперта. Перед ней столпились встревоженные женщины, девушки. Наряду с Мариной Евгеньевной выделяется одна активная девушка – плотная, приземистая. Неугомонно плачет сестра Кимы пока сама Кима бегает за Палной по этажам.

Активная девушка во всем активна, она – самостоятельная личность, не любит навязанных решений, умна, любит независимый стиль, предпочитает как и Николай Михайлович сама генерировать события, а не ждать пока события начнут формировать ее.

– Что ты там делаешь? Отвечай!

– Читаю… – отвечает Сычев.

Активная девушка неумолима.

– Ты все прочитал?

– Да.

– Тогда выходи, Сычев!

– А подумать?

– Тут все ясно! О чем тут думать?

– О тупых сисястых телках…

В переговоры включается Марина Евгеньевна.

– Это писала не тупая сисястая телка, Сергей Николаевич!

– Она не блондинка?

– Не блондинка. Она совсем не то, что Вы думаете, Сергей Николаевич. Она не тупая сисястая телка!

Молчание.

– Она умная?