Ее город

Старый носильщик поспешил вернуться в свой родной город. В округе Ханьчуаня, где он жил, тоже подтопило несколько деревень. После того, как вода отступила, мы с соседями начали собирать гуманитарную помощь — от одеял и пальто до джемперов и брюк, от осенней одежды до постельного белья и рубашек. Мы относили вещи в районные комитеты и в пункты сбора пожертвований, организованные на улицах; мы перевернули свои дома вверх дном и высыпали все старые крупы и семена кунжута, а заодно избавились от твидовых и хлопчатобумажных пиджаков, прослуживших десятилетия. Если река Янцзы выйдет из берегов и затопит Ухань, то нам это все не пригодится. Правда в том, что материальные вещи не имеют никакого значения, они не способны ни оживить, ни умертвить. Наш энтузиазм рос и рос, и в конце концов достиг точки кипения. Когда старый носильщик вернулся, все принесли ему одежду, носки, одеяла и наволочки, набили его корзины и попросили поскорее вернуться в родной город. Он так и сделал, бормоча слова благодарности, будто священное писание. Наконец наводнения постепенно отступили, великий энтузиазм утих и повседневная жизнь взяла верх над нами; но она уже не повторяла прошлое — это была новая повседневность, а прошлое стало опытом, который всегда полезен. Вернувшегося обратно старика мы воспринимали уже как родного; взгляд его больше не был прикован к земле, и он выражал готовность беседовать со всеми соседями.

С собой он привел маленького мальчика — смуглого, как речная рыбка, тощего, с необычайно длинной тонкой шейкой, осторожного и трусливого, словно зайчишка. Соседи заинтересовались и пристали к носильщику с расспросами:

— Это твой внук?

— Да, внук.

— А сколько ему?

— Три года.

— Три годика — самый интересный возраст.

— Да.

— А зовут как?

— В деревне все кличут Вьюном[78].

Через три дня Вьюн познакомился с Толстушкой. Толстушка взяла мальчугана за ручку и объявила соседям:

— Вьюн умеет петь «Вступая в новую эру…»!

Соседи попросили:

— Малыш, ну-ка спой!

Толстушка велела:

— Давай, пой, и тебе дадут кока-колы.

Малыш заломил ручки, а потом вдруг поднял голову и бодро затянул:

— Под звуки песни «Восток заалел»[79] мы поднялись! Сами себе хозяева, домом занялись! Пусть ведут нас в новую эру под знаменем нашим! Ради светлого будущего мы созидаем и паше-е-ем! Мы станем богаче-е-е…

У мальчонки был большой неповоротливый язык, он с трудом выплевывал слова взрослой песни, но, заражаясь собственным ритмом, вскоре начал сжимать крошечные кулачки и воздевать ручонки, голося во все горло, пока хватало дыхания. У нас от этого зрелища больно сжимались сердца. Все норовили обнять парнишку, смеялись, как полоумные, а потом дали Вьюну и «Колу», и «Спрайт», и желейные конфетки.

Невежество детей — самое веселое развлечение. Вьюна полюбили все соседи. Если в мире и есть ангелы, то это дети.

(15)

Как и пел внук, в эти годы «реформ и открытости» старый носильщик со временем и правда немного обогатился. Он все еще питался пампушками и солеными овощами, но делал это уже трижды в день; начал курить более дорогие сигареты и даже угощал охранников, а как-то раз попытался сунуть их Ван Хунту, но тот рассмеялся и не взял. Старик понял, что его сигареты все еще не дотягивают до стандартов качества, но сам был очень ими доволен.

Каждый день старик сидел на приступочке рядом с воротами, курил, читал и, если его звали, шел за вторсырьем, а потом выходил, снова курил, читал, съедал пампушку и соленые овощи, запивал водой из колонки.

Пришла зима. Старый носильщик обратился с просьбой к «хозяевам»: «Если кому-то позволяет достаток, дайте мне, пожалуйста, ватник и теплые штаны!» На призыв откликнулись все, и в итоге старик стал выглядеть как лоскутное одеяло, собранное из кусочков наших семей: ватник, свитер, теплые брюки, ботинки, перчатки. Все элементы его гардероба были нам хорошо знакомы и казались родными, включая и его личный длинный дорогой шарф. В таком виде он уехал к себе в родную деревню.

После пятнадцатого дня первого лунного месяца кто-то из соседей начал ворчать, что пора бы старику и вернуться. И действительно, вскоре он появился, и мы продали ему целую кучу всякого вторсырья, скопившегося за праздники.

Весной трава лезет как сумасшедшая, и Толстушка в одиночку не справлялась с прополкой сорняков, поэтому позвала старика помочь ей. Он пришел во двор, но, когда они закончили, сразу ушел. Чжан Хуа заволновалась. Она беспокоилась, что мы разбалуем старика добрым отношением и он начнет фамильярничать, забудет свое место, однако тот по доброй воле продолжал держаться скромно, с большим уважением относился к жильцам и обращался ко всем «хозяин» или «хозяйка» — вне зависимости от того, кто перед ним: мужчина, женщина, старик или ребенок. При встрече он всегда уступал дорогу и по-прежнему оставался немногословным. Так что Чжан Хуа успокоилась.