Ее королевское пророчество

Сны Анри стали жаркие и беспокойные. Всюду ему мерещились запахи, исходящие от девушки. То душистой ромашкой повеет, то сладкой малиной, но все чаще мятой — свежий дурманящий запах Уны сводил его с ума.

Анри и сам не понял, как однажды, ошалевший от собственной смелости, вдруг решительно шагнул к девушке.

— Не гони меня. И сама не беги, — сказал он, глядя на нее с высоты своего недюжинного роста.

Уна, что-то разминающая в глиняной ступке, не спеша вытерла руки о передник, хитро прищурила глаза.

— Девку тебе надо. Вижу, что маешься, — усмехнулась она беззлобно. — Чего ж не сговоришься в деревне? Есть такие, что и на руки твои не глянут, только заплати. А хочешь, уболтать помогу, коли сам стесняешься?

— Никто мне не нужен. Только ты, — выдохнул он, с жаром обнимая девушку. — Думать ни о чем не могу, кроме как о ямочках твоих, о коже нежной. Уна, девочка моя мятная, как же вкусно от тебя пахнет. — Он прижался носом к ее шее, закрыл глаза, вдыхая дурманящий аромат тела, тыкаясь, как слепой котенок, в хрупкое плечо, в тонкую ключицу…

— Совсем одурел ты, как я погляжу, — со смехом отбивалась Уна. — Угомонись, не то напою тебя такой настойкой, от которой весь твой дурман как рукой снимет.

— Нет таких настоек, и не дурман то вовсе. Люблю тебя крепко, веришь? — словно в бреду повторял Анри, осыпая поцелуями лицо своей возлюбленной.

— Верю, отчего ж не поверить, — продолжала смеяться та. — Кроме меня, ведь никто не мелькает пред тобой с утра до ночи. Эх ты! Рыжее недоразумение мое! Да погоди, не спеши ты так… — Пылкость и напор юноши уже не встречали прежнего сопротивления. — Да простят меня боги за мою последнюю отраду, — прошептала У на, раскрывая губы для ответного поцелуя.

— Анри! Проснись! Ну, давай же! Вот ведь увалень!

Маленькие кулачки больно упирались в бок, колотили по спине. Парень недовольно заворочался, с трудом разлепил веки.

— Что такое? Приснилось чего?

В доме было черным-черно, ночь была в самом разгаре, и Анри тяжело соображал спросонья.

— У меня было видение! — Глаза Уны даже в темноте сверкали лихорадочным блеском, черты лица исказились, она казалась совсем чужой. Анри почувствовал легкий холодок в районе позвоночника.

Спокойно, это всего лишь твоя мятная девочка.

— Что за видение? — спросил он, насколько мог, ровным голосом. — До утра не ждет?

— Да ты что! Разве ж мне уснуть после такого! — Уна подскочила на постели, не находя себе места. — Это касается королевской семьи!

— А нам-то что до них? — заметно расслабился молодой маг, возвращаясь на свою подушку. Потянулся за девушкой, но та проворно увернулась от его рук.

— Ты не понимаешь! — снова воскликнула она. — Весь мир должен узнать об этом! Это перевернет ход истории! И магов, и людей, всех коснется!

— Ладно, допустим, — сдался юноша. Все равно было уже не уснуть. — Что ты предлагаешь? Как ты соберешь народ? Кто станет тебя слушать? Слишком много сложностей, Уна. Это невозможно.

— Но я должна! Это мое главное видение, я уверена! Мне надо выполнить свое предназначение, любимый!

Анри смотрел в горящие глаза девушки и не слышал ничего, кроме последнего слова. Словно тягучий мед, оно влилось в его сознание, заволакивая истинным счастьем.

Он любим!

— Люди приходят на Главную площадь, ты знаешь? — Уна обхватила лицо Анри, словно почувствовав, что его внимание рассеялось. — Каждый месяц там устраивают показательные казни магов. Я буду там и расскажу все, что увидела!

— Уна, что тебе в голову взбрело? — Анри встрепенулся, нахмурил брови. — Это же так опасно! На чью казнь ты собралась?

Она посмотрела в его глаза, улыбнулась грустной и совсем незнакомой улыбкой.

Сердце Анри пропустило удар.

— На мою, глупенький… Разве ты не понял?

ГЛАВА 13 КАЗНЬ НА ПЛОЩАДИ ПЕРЕМЕН

Никакие силы с той памятной ночи не могли убедить Уну в безрассудности принятого ею решения. Сколько Анри ни пытался разговаривать с девушкой, просил, умолял, предлагал хотя бы подумать о других возможностях донесения до народа ее важного видения, та, как упрямая ослица, оставалась непреклонной.

Внешне она тоже с тех пор переменилась почти до неузнаваемости. Не было уже той неугомонной болтушки, веселой и неунывающей, смех не слетал, как прежде, с ее поджатых в тонкую линию губ, а заветные ямочки и вовсе перестали появляться на бледных щеках травницы. Все чаще она уходила глубоко в себя, стала молчаливой и даже угрюмой. Теперь Уна опасалась лишний раз покидать свой дом, всюду мерещились ей подозрительные шорохи, шаги и преследователи.

— Я боюсь не успеть рассказать то, что видела, — однажды призналась она Анри, когда в очередной раз он заметил ее нервозность. — Нельзя допустить, чтобы меня поймали местные охотники! — запальчиво проговорила она. — Это должно случиться в столице. Лишь так я окажусь на Главной площади — перед людьми, перед королевской семьей…