Ее незабываемый испанец

Я вернулся в коттедж и позвонил Валентину. Я слишком долго откладывал этот разговор. Но… Пожалуй, это было не лучшее решение. Я был зол, мне было больно без Дженни, и разговор не задался с первых слов. Мы не смогли ни о чем договориться, только сыпали оскорблениями в адрес друг друга. Что ж, еще один провал за сегодняшний день. Я не только не удивился, я даже не испытал эмоций из-за неудачного разговора — теперь для меня мало что имело значение.

Следующие три дня тянулись мучительно медленно. Я остался в коттедже. Я не мог заставить себя пойти в большой дом, где все напоминало о Дженни. Куда бы я ни посмотрел, я встречал воспоминания о ней. В этом кресле она любила проводить время за книгой. А потом за обеденным столом, сидя на этом стуле и наслаждаясь мороженым, она делилась со мной впечатлениями о прочитанном. Моя спальня, ставшая на время нашей… Дженни, обнаженная, лежит в постели и протягивает ко мне руки, желая одарить своим теплом, своей нежностью.

И за пределами дома все напоминает о ней. Вот она на галечном пляже озера скидывает туфли и касается маленькими босыми пальчиками серебристой глади. Вода ледяная, Дженни вскрикивает — то ли от холода, то ли от восторга — и заливается смехом…

Мне было больно, и ничто не могло облегчить эту боль. Я хотел отвлечься, поэтому ушел в тайную комнату с коллекцией дорогих мне вещей. Обычно я испытывал удовлетворение от пребывания здесь, но сегодня, рассматривая свои сокровища, я не чувствовал… ничего. Все эти вещи были моими, и все же теперь они все казались… никчемными. Жалкие пустышки.

Я пытался заполнить пустоту внутри себя вещами, этой жалкой коллекцией камней, монет и игрушек. Пережитком детства, который маленькому мальчику так и не удалось оставить позади.

«Значит, ты веришь своему отцу-психопату, а не мне?!»

Слова Дженни эхом отдавались в моей голове.

Я судорожно выдохнул, потрясенный болезненным воспоминанием, и по-новому взглянул на события детства и юности. Да, это был поистине травмирующий опыт. Я окинул взглядом расставленные на стеллажах и полках экспонаты — камни, игрушки, мечи — и только сейчас осознал, что это не просто коллекция безделушек. Каждый предмет был напоминанием о том, что Доминго сделал со мной, напоминанием о власти Доминго надо мной. Это были вещи, за которые я цеплялся, чтобы заполнить пустоту внутри себя. Пустоту, которую ничем и никогда не удастся заполнить… после того, как Дженни покинула этот дом.

Дженни убедила меня, что я не такой психопат, каким был Доминго. Она заставила меня почувствовать, что я могу быть хорошим человеком. И ради нее я хотел быть хорошим человеком.

Я остановился рядом с игрушечным солдатиком, стоящим на полке. Почему я сохранил его? Почему я сохранил все эти вещи, если они были напоминанием о боли, которую причинил мне Доминго?

Она была права, моя Дженни. Доминго все еще мучил меня, даже спустя столько лет, и я никогда не освобожусь от него, пока все напоминания не исчезнут. Я поднял солдатика, края пластика врезались в руку, затем медленно и безжалостно сжал кулак. Я раздавил его.

Я повернулся к следующей полке в состоянии неистового восторга — я ощущал себя освобожденным. На пол полетели разные безделушки… Что-то билось на мелкие осколки, что-то раскатывалось по углам. Я переходил от полки к полке, и все с большим остервенением уничтожал свою коллекцию — все вещи, которые я собирал много лет втайне от отца.

— Ну что, полегчало?

Я остановился как вкопанный, окруженный битым стеклом, мое дыхание участилось, руки кровоточили от порезов.

Этот голос. До боли знакомый. Родной.

Я обернулся. Валентин стоял в дверном проеме, прислонившись к косяку. Брат, которого я в последний раз видел три недели назад. Тогда он вошел в бальный зал и сказал мне, что собирается забрать мою компанию и мою невесту.

Сейчас поза Валентина была непринужденной, но выражение его лица — того самого лица, которое я каждый день видел в зеркале, — было странным. Его взгляд обжигал.

— Что ты здесь делаешь?

— Я вернулся в Лондон с Оливией. Между прочим, мы женаты и счастливы. Можешь меня поздравить.

Я уставился на брата в изумлении, не в силах вымолвить ни слова. Лишь боль в костяшках и кровоточащие порезы на руках говорили о том, что это не сон.

— Хорошо, обойдемся без излишних любезностей. — Валентин оттолкнулся от дверного косяка и сделал пару шагов по комнате, не обращая внимания на погром. — Дженни связалась со мной. Я так и не понял, как она меня нашла… Видимо, она — очень талантливая женщина. Кстати, она мне нравится. — Валентин сделал еще шаг, под его ногами захрустело стекло. — Дженни сказала мне, что ты спрятался и не отвечаешь на звонки. Дженни беспокоится о тебе, брат. — Валентин сделал еще один шаг, сближаясь со мной. — Поэтому я подумал, что мне лучше приехать сюда и убедиться, что с тобой все в порядке.