Ее незабываемый испанец

Я часто думал об этом моменте, об этой встрече, которая рано или поздно состоится. Думал о том, что скажу Валентину, выплесну все, что копил в душе эти годы. В основном это были не очень доброжелательные слова. И все же, когда я увидел его, вся моя ярость внезапно улетучилась.

— Прости, — хрипло сказал я. — За наш последний разговор. Я был не прав. Я злился на тебя долгое время. Я был обижен на тебя из-за Оливии… То, что отец сделал с тобой… Запер тебя в комнате… Это была моя вина.

Все отточенное очарование исчезло с лица брата, и его глаза потемнели, когда Валентин посмотрел на меня.

— Нет, Кон. — В его словах была мука. — Я виноват не меньше. Я оставил тебя с отцом один на один. Позволил тебе поверить, что я мертв. И… ты никогда не узнаешь, как я сожалею об этом.

Это были простые слова, но они каким-то образом облегчили боль в моем сердце.

— Я должен был уйти, — продолжил Валентин, его голос стал низким. — При жизни Доминго это никогда не закончилось бы, только смертью одного из нас. — Брат перевел дыхание. — Тот телефонный звонок… Я тоже сожалею об этом. У меня тоже были проблемы, которые нужно было решить.

— Так что же изменилось? — спросил я.

— За эти три дня? Ну… Оливия во многом изменила мой взгляд на жизнь. Ты прав, что злишься на меня, Кон.

— Нет, — сказал я, расправляя плечи, — это не так. Ты был такой же жертвой, как и я. А сейчас я тоже хочу изменить… свои взгляды на жизнь. Я не хочу, чтобы на мою жизнь продолжал влиять отец. Но я не знаю, как…

— Я думаю, ты знаешь, Кон. Я думаю, что лучший способ изменить это — отправиться в Лондон и быть рядом с женщиной, беременной твоим ребенком.

Эти слова пронзили меня, как нож. Валентин не отвел взгляда.

— Я знаю тебя, — тихо сказал он. — Мы близнецы, помнишь? Как только что-то становится нашим, мы никогда не отпускаем это, и я не думаю, что ты хочешь отпустить Дженни.

Я отвел взгляд, зверь в моем сердце был в отчаянии.

— Как я могу? Есть вещи, о которых я тебе не сказал. Причины, по которым она нуждается в защите. Никто не должен знать, что я…

— Нет, — тихо перебил Валентин, — Дженни нуждается не в защите, а в любви.

Слова упали в тишину, как камень в тихое озеро. Дженни действительно нуждается в том, чтобы ее любили. И я люблю ее. Но я слишком боюсь впускать любовь в свою жизнь. Дженни права: я защищал не ее — я защищал себя. Я не знал, как справляться с эмоциями, и не хотел учиться.

— Не знаю, смогу ли я.

Мой голос был надтреснутым, как разбитое стекло под ногами.

Валентин тихо выдохнул:

— Ты сможешь. Наш отец сломал нас, но это не значит, что мы должны оставаться сломленными. Мы можем выбрать исцеление.

Неужели это действительно так просто — сделать выбор? Выбор остаться сломленным или стать счастливым. Быть с Дженни и нашим ребенком. Выбрать любовь.

Она такая сильная, моя Дженни. Как я мог быть слабым? И Валентин прав. Эта женщина достойна любить и быть любимой. Дженни нужна моя любовь. И я люблю ее. Тепло внутри меня нарастало, растопив лед вокруг сердца, расколов всю мою броню. Я не мог больше оставаться без Дженни ни секунды. Я повернулся к двери и, не говоря ни слова, вышел.

— Я так понимаю, ты отправляешься в Лондон? — крикнул Валентин мне вдогонку. — Я тогда приберусь здесь, ты не против?

Я не ответил, лишь усмехнулся.

Глава 21

Дженни

Я промокла насквозь, пока шла от станции метро до своей квартиры. Платье неприятно облепило продрогшее тело. Я чувствовала себя подавленной. Сегодня был долгий день в приюте, и я по-прежнему сильно скучала по Кону. Несколько раз я порывалась отправиться к нему, но напоминала себе, что он сам должен принять решение. От моей назойливой заботы ему лучше не станет.

Я пошла на кухню и приготовила себе чашку горячего чая, дрожа в своем мокром платье и пытаясь бороться с воспоминаниями. Воспоминаниями о пурпурном вереске и черных глазах Кона. О том, как его глаза загорались всякий раз, когда он говорил о своих увлечениях. О его улыбке, когда Кон был удивлен. О том, как он прикасался ко мне, иногда с такой требовательностью, что я воспламенялась, а иногда с такой нежностью, что я плакала. О той комнате, полной вещей, которые были ему дороги. Кон был человеком, отчаянно ищущим чего-то, что могло облегчить его внутреннее одиночество. Совсем как моя мать. И точно так же, как и она, Кон не мог видеть, что это что-то было прямо перед ним все время.

В квартире было темно и тихо. Внезапно я почувствовала, как ребенок пошевелился во мне, потом еще раз, а потом вполне ощутимо пнул меня ножкой!

У меня на глазах выступили слезы. Я положила руку на живот.

«Все в порядке, малышка. Мы должны надеяться, что однажды папа передумает. И он это сделает. Я уверена в этом».

Вот только я совсем не была уверена, что Кон это сделает.