Ее незабываемый испанец

Раздался стук в дверь, и я вздохнула, раздумывая, открывать или нет, поскольку была не готова к визитам. Но когда стук раздался снова, и на этот раз громче, я горько вздохнула и вышла в холл, чтобы открыть дверь. Мужчина стоял на ступеньках снаружи, дождь ручьями заливал его дорогой костюм. Он смотрел на меня так, как будто я была его последним шансом на спасение. Мое сердце едва не перестало биться.

— Дженни, — хрипло сказал Кон, прежде чем я смогла заговорить. — Я… Я был не прав. Я не хочу, чтобы ты уходила.

Слезы затуманили мне глаза, сдавили горло.

— Ты в моем сердце, — продолжал Кон, темные глаза изучали мое лицо. — Ты — часть меня. Ты всегда была самым важным для меня человеком. И мне жаль, что я отпустил тебя. Мне жаль, что я отослал тебя прочь. Я действительно думал, что защищаю тебя, но… Ты была права: Доминго все еще держал меня в своих руках. Я хотел верить в то, что он сказал обо мне, потому что… — Кон сделал глубокий, прерывистый вдох, — я испугался. Испугался того, как сильно я к тебе привязался, что я полюбил тебя. Я так давно люблю тебя…

Я сморгнула слезы, меня сотрясала нервная дрожь. Кажется, я была близка к обмороку. Или все это просто сон?…

А затем реальность вторглась в мое сознание. Кон здесь! И он любит меня! А значит, не время терять самообладание.

Не говоря ни слова, я взяла его за руку и потащила в холл, подальше от дождя, закрыла за ним дверь. Кон стоял передо мной, с него капало на потертый ковер, но казалось, его совсем не беспокоила насквозь мокрая одежда. Кон смотрел только на меня. Его глаза горели тем темным огнем, который я так любила… темным огнем, который таился в его сердце.

— Валентин навестил меня, — сообщил Кон. — Он сказал, что только мне решать, остаться сломленным или исцелиться. И я… — Кон сделал шаг ко мне, его руки были сжаты в кулаки по бокам, как будто он сдерживал себя, чтобы не потянуться ко мне. — Я не думал, что это может быть так просто. Пусть мое прошлое сгорит вместе с памятью об отце. Я хочу быть с тобой рядом. Ты столько сделала для меня, и пришло время позаботиться о тебе. Я хочу сделать тебя счастливой, чего бы мне это ни стоило.

— Тогда я твоя, — просто сказала я, глядя на него снизу вверх, не сводя глаз с любимого лица. — Я всегда была твоей, Константин Сильвер.

С прерывистым вдохом он обхватил мое лицо ладонями.

— Я люблю тебя, моя Дженни. Я так тебя люблю! Я хочу жениться на тебе. Хочу, чтобы ты стала моей женой. И когда родится наш ребенок, я хочу, чтобы мы были семьей. Я хочу сделать тебя счастливой. — Кон гладил меня по лицу нежно и трепетно, словно я была самым ценным сокровищем его коллекции. — Это все, чего я хочу.

Я плакала. Я ничего не могла с этим поделать. Слезы текли по моим щекам, но на этот раз они были не от боли, а от счастья.

— Я тоже этого хочу, — хрипло сказала я, а затем, поскольку слова давались мне с трудом, я поднялась на цыпочки и поцеловала его. И Кон воспламенился. Потому что Константин Сильвер никогда не был ледяным. Он всегда был огнем. Как и я.

Эпилог

Константин

Дверь в палату открылась, и в комнату ожидания вышел Валентин, бережно прижимая к груди драгоценную ношу — крошечного младенца в бело-голубом одеяльце. Новоиспеченный отец выглядел совершенно ошарашенным. Мне было знакомо это чувство. Спустя два года после рождения троих детей — мальчика и девочек-близняшек, я все еще помнил, каково это — впервые держать на руках своего первенца. Счастье, восторг, умиление и вместе с тем страх и ощущение величайшей ответственности одновременно.

Дженни вскочила со стула, подлетела к Валентину и заворковала над моим новорожденным племянником. За нашими детьми присматривала няня. Мы были на мероприятии, посвященном запуску нового проекта Дженни — детской благотворительной организации, которую я помог ей создать. Дженни была самым компетентным организатором, которого я когда-либо видел, и все делала сама. Я был только спонсором.

Валентин позвонил мне ближе к концу мероприятия, чтобы сообщить, что у Оливии начались роды. Мы рано ушли с приема и отправились прямиком в частную больницу, где лежала Оливия. Дженни, все еще в своем вечернем платье из мягкого струящегося золотистого шелка, вопросительно посмотрела на Валентина, а затем, когда он кивнул, осторожно взяла ребенка на руки. Дженни была похожа на золотую богиню, и все, чего я хотел, — это забрать ее домой и поклоняться ей так, как она того заслуживала. И я вдруг понял, что, увидев ее с ребенком на руках, я захотел еще одного сына… Лоран, наш сын, безумно любил своих сестер, но было бы здорово, если бы у него был еще и братишка.

С братом всегда легче. Мой братишка, однако, выглядел так, будто ему нужна поддержка, поэтому я взглянул на малыша, уютно устроившегося на руках Дженни, и подошел к Валентину.

— Он прекрасен, — произнесла Дженни, поглаживая ребенка, — он просто идеален.

— Да, — сказал Валентин, явно не в состоянии сказать что-либо еще.

Дженни взглянула на него, затем снова на меня и передала ребенка на руки его отцу.

— Я пойду посмотрю, как там Оливия.