Ее последний вздох

Трейси было до того любопытно разобраться в мотивах Дэвида Бэнкстона, что она пригласила Аманду Сантос на ланч, чтобы как следует обо всем поговорить, а заодно извиниться перед психологиней. Ведь она сначала не верила, что та сможет им хоть чем-то помочь, а потом выяснилось, что созданный Сантос психологический портрет Ковбоя соответствовал действительности настолько, как будто она рисовала его прямо с натуры.

Они встретились в центре, в захудалом тайском ресторанчике, где Кроссуайт часто бывала с Кинсом – на Коламбия-стрит, сразу под виадуком. Даже неброско одетая – в джинсах и кожаной куртке – Сантос приковывала к себе взгляды. Потягивая зеленый чай из крошечной фарфоровой чашечки, она развивала свою теорию о Бэнкстоне.

– Навязчивые поклонники любят становиться частью интересов тех, кого они преследуют. Вот только они не всегда знают, как это правильно сделать. В подобных ситуациях, когда некто одержим не столько реальным человеком, сколько своей фантазией о нем, он вообще может потеряться и не найти в себе смелости подойти к этому человеку, поговорить с ним лично. Для Дэвида Бэнкстона вы были не просто Трейси Кроссуайт. Для него вы были персоной из теленовостей. Вот он и пытался найти способ стать частью жизни этой персоны.

– Значит, вот для чего он собирал все статьи и заметки о моем расследовании.

Сантос поставила чашку на винтажную пластиковую столешницу. В тесной открытой кухне за их спинами женский голос громко выкрикивал какие-то приказы, гремели кастрюли и сковородки, из них клубами поднимался пар, почти скрывая лица двух поваров, которые двигались слаженно, как два танцора.

– Я бы рискнула предположить, что он рассматривал Ковбоя как конкурента в борьбе за ваше внимание и решил, что единственный способ подобраться к вам поближе – это либо решить загадку, либо самому стать ее частью. Вот почему он побывал везде, где Ковбой совершал свои убийства, стоял в толпе зевак и делал снимки. Это приближало его к вам.

– А зачем он подбросил мне на стрельбище удавку?

– Когда вы не ответили на его внимание, по крайней мере, на то внимание, которое, как ему представлялось, он вам оказывал, он отчаялся, и отчаяние придало ему смелости. Опять же, могу предположить, что он подбросил вам веревку затем, чтобы вы нашли на ней ДНК. В конце концов, полицейская подготовка у него была, какая-никакая. Он не мог не знать, какие возможности это ему открывает. Верный путь обратить на себя ваше внимание. Но в тот вечер, когда он увидел вас с другом, его одержимость изменила характер. В его воображении вы его предали после всего, что он сделал ради вас. Такие, как он, обычно просто путаются под ногами, но лишь до тех пор, пока их навязчивая любовь не переходит в такую же навязчивую ненависть.

– Значит, он решил меня убить и подать все так, как будто я стала очередной жертвой Ковбоя?

– Похоже на то.

– А как же полиграф? Как вы это объясните?

– Мне кажется, – начала она, – он так хорошо изучил подробности всех преступлений, что убедил себя, будто и в самом деле знал тех женщин. Но это только предположение, не надо меня цитировать, если что. Предполагать можно что угодно, но это уже не наука, а из-за того, что мы, психологи-криминалисты, любим пускаться в рассуждения, нам зачастую и не верят полицейские. – Сантос улыбнулась и снова взялась за чашку.

Трейси засмеялась.

– Да, уж вы меня простите.

– Ничего, угостите меня ланчем, и будем считать, что мы квиты.

Журналисты откопали старые статьи и полицейские протоколы о смерти матери Набиля Котара, произошедшей в занюханной квартиренке в Бостоне. Человек, которого осудили за ее убийство – проезжий коммивояжер, – умер в тюрьме через два года. Странно, что Набиль Котар, с охотой и помногу говоривший обо всех пяти танцовщицах, отказывался говорить о смерти матери или сознаваться в ее убийстве. Сантос считала, что Котар представляет себе дело так, что это не он убил мать, так же как не он убил всех тех женщин. С его точки зрения, их убил тот образ жизни, который они выбрали. Котар рассказывал Аманде, что любил свою мать, вообще говорил о ней с нежностью, но он ненавидел ту женщину, которая приводила домой мужчин по вечерам, пьяная, пахнущая сигаретами. Это ей он желал смерти, возможно, даже верил, что если ее убить, то это освободит ту, первую, его мать.

Написали в газетах и про Уолтера Гипсона, незадачливого учителя, которого Вик назвал «самым невезучим сукиным сыном на планете». Гипсон сообщил журналистам, что наконец-то чувствует себя вполне оправданным и может выходить из дому, прямо глядя людям в глаза; в то же время он обвинил полицейское управление Сиэтла в том, что они разбили его семью и вообще сломали ему жизнь. Жена к Гипсону так и не вернулась, а школа отказалась снова взять его на работу по окончании расследования.

– Дорого заплатил мужик за то, чтобы потрахаться на стороне, – прокомментировал Кинс.

Но Трейси не одобряла любителей обманывать жен.

– Вот что бывает с теми, кто решает вступить в клуб идиотов, – сказала она.