На чествование в Адмиралтействе собралась целая толпа зачетных стариков, из тех, разумеется, кто еще способен стоять, - пусть и с палочкой, - на своих двоих. Впрочем, двух адмиралов привезли в креслах-каталках, а ведь оба два были младше Лизы. Года на два, на три, как минимум. Но не у всех же такой организм, как у нее. И афаэра у них нет, так что негоже бахвалиться своим здоровьем. Она, на самом деле, и не хвасталась. Даже перед самой собой, не то, что перед другими. Напротив, ощущала в этой связи определенную неловкость. Взглянула на себя в зеркало, - не специально, а случайно, просто мимо проходила, - и увидела сухощавую высокую женщину. Старую - это да. Но не старуху, а именно женщину. Даже без брыльев, характерных для старых пилотов, неоднократно испытывавших большие перегрузки. Подтянутая, сохранившая осанку и вполне себе женский "рельеф". Если бы не лицо, - морщины, - седые волосы и старческие руки, могла бы и с молодыми посоревноваться. Но ни гордости, ни желания покрасоваться отражение в зеркале у нее не вызвало. Только чувство неправильности происходящего и неловкость, переходящую в стыд.
Потом она сидела в кресле, поставленном для нее с краю сцены в большом конференц-зале Адмиралтейства. Сидела, смотрела на зал, в котором собрался весь цвет Себерского Флота, не считая ее собственных родных и близких, и на выступающих, всходивших один за другим на трибуну, слушала панегирики, акафисты и прочие осанны, - у кого уж там что получилось, - и думала о своем. Сидеть с бесстрастным лицом она умела. За годы службы научилась, не без этого. И сейчас, глядя на нее, никто не мог с уверенностью сказать, слушает она или нет, и куда именно смотрит через затемненные стекла своих очков в металлической оправе. И хорошо, что так. Поступившее предложение, - внезапное, нежданное и достаточно безумное, чтобы быть правдой, - требовало тщательного рассмотрения, анализа и осмысления, чем она сейчас на самом деле и занималась. Думала, взвешивала, решала.
Когда почти сорок лет назад Мария предложила ей уйти отсюда
Получалось, что нет у нее теперь причин оставаться. Но и вопрос сейчас стоял иначе: а стоит ли огород городить? И вот это был по-настоящему правильный вопрос.
"А оно мне надо?" - спросила она себя, привычно пропуская через фильтр ключевых слов "бу-бу-бу" со стороны трибуны.
Молодость - это ведь не только внешность и здоровье. Это еще и страсть... Так что вопрос касался, прежде всего, состояния души. Жива ли еще старушка? Сможет ли ожить? И горит ли в ней по-прежнему тот огонь, который так жарко пылал еще тридцать-сорок лет назад? Об этом она и думала у всех на виду под монотонное "бля-бля" положенных ей по статусу славословий. Думать ей это не мешало. Напротив, сказанные с трибуны слова, - "
"Что ж, - решила она, вставая из кресла и выдвигаясь к трибуне, чтобы сказать ответную речь, - значит, решено. Мой ответ - да!"
***