Ее сердце

Его, кресло, тоже можно понять, когда в него усаживаются двое вместо одного, да еще гитару пристраивают… Ему, креслу, тоже праздника хочется… Но кого это волнует?! Вот меня, к примеру, в данный момент волнуют вовсе не страдания любимого кресла Розы, а сама Роза. До начала пять минут, и где ее носит, скажите на милость? Она сразу после завтрака уволокла Санни в свою комнату старосты, и девчонки не показались даже на обеде. Неужели за целый день нельзя было собраться?!! Сколько можно марафетиться?! Даже Забини уже готовы, Аманда с Джеймсом прошествовали в Большой зал с полчаса назад… Ал еще раньше увел туда Ани-забияку с Райвенкло… А мы с Хью, два придурка, маемся из-за этих копуш… Ну хорошо, я маюсь, а Хью спокоен, как селедка. Стоит себе, стенку созерцает, а я туда-сюда вдоль этой стенки вышагиваю, уже тропинка скоро протопчется.

Закладывая очередной вираж, слышу сдавленный «Оххххх!» от немногих оставшихся в холле учеников. Вскидываю глаза — ну что там еще случилось?

Мир схлопнулся.

Кто сказал, что красный и золотой — цвета Гриффиндора? Это королевские цвета, цвета императриц и безграничной власти, цвета восторга и поклонения, цвета сладкого вина и звонких галлеонов, цвета страсти и триумфа…

Страсти темно-вишневого шелка, упоенно облегающего кремово-нежную грудь Розы, любовно охватывающего ее талию, покорно заплетающегося вокруг ее ног… Триумфального блеска золотой нити, замысловатым плетением сбегающей откуда-то с плеча и теряющейся в складках подола…

Вниз по лестнице ко мне величаво плывет обольстительно-неприступное сокровище. А у меня ноги ватные, и глаза норовят из орбит выпрыгнуть, и сердце в горле застревает — ну что оно там забыло? И, ради Мерлина, кто-нибудь, закройте мне рот!

Да, и Хью тоже помогите подобрать челюсть, если вам не трудно. Потому что царственное явление Розы было нарушено громогласным возникновением Санни: я даже не сразу сообразил, что густо-синее нечто, с дробным перестуком буквально скатившееся с лестницы и прилетевшее по счастливой случайности в руки Хью, было моей названой сестренкой.

— Решила подрабатывать бладжером! — Заявила Санни. — Вот, тренируюсь!

Весь пафос момента был безнадежно похерен, и мы ввалились в Большой зал с совершенно неподобающим в той ситуации гоготом. Но торжественное шествие вдоль строя студентов мы бы тогда точно не осилили.

Бал! Воздух, звенящий от музыки и эмоций, искрящийся от рождественских украшений и вспыхивающих страстей. И в центре этого праздничного беспорядка — Санни.

Роза, как выяснилось, весь день пыталась сотворить чудо, а именно — превратить Санни из гадкого утенка в лебедя. Но случай оказался клиническим, и тут уж никакая трансфигурация не справилась бы. Старания Розы были очевидны, но вечернее платье все равно шло Санни, как Хагриду — пеньюар. Ни модная стрижка, ни нанесенная умелой рукой Розы косметика не сделали Санни павой. Но, клянусь своим роялем, если бы кто рискнул сказать, что Санни некрасива — заавадил бы, и Азкабана не побоялся.

Санни сияла. Санни светилась. Раскрасневшаяся и счастливая, она кружила танец за танцем, перелетая от одного партнера к другому. Она организовала на танцполе самый большой хасапико, какой только видел свет. Она заставила профессора Поттера танцевать ламбаду. Она вылила на себя бокал пунша, сломала каблук и чуть не разбила голову об пол, споткнувшись посреди танца. Она устроила игру в фанты, едва не приспособив под это дело Распределительную шляпу, и бедной Аманде Забини пришлось плясать цыганочку с выходом, а мне — ходить на руках. Она смеялась и пела, и смеялась, и пела, и смеялась…

Пока с тихим всхлипом не осела на пол, держа в руке очередной фант — заколку Розы.

* * *

Тишина.

Сколько тишины…

В тишине Хью поднял Санни на носилки.

В тишине носилки плыли в Больничное крыло.

В тишине профессор Грейнджер стальным голосом отдавала указания перед тем, как отправиться с Санни в госпиталь.

В тишине Роза вынимала из прически заколки, а Хью развязывал бабочку.

В тишине я кусал губы до тех пор, пока кровь не закапала на белый воротник рубашки.

* * *

— Инсендио!!!

Взбешенный голос отца и жалобный треск сгорающей в волшебном пламени гитары прорезали тишину. Я удивленно оглянулся: откуда столько шума?

Видимо, какая-то часть меня все-таки не утратила связи с окружающей реальностью и услужливо сообщила мне, что я пропустил. В реальности отец орал на меня благим матом битых два часа. Повод был знатный: кто-то особо одаренный сообщил родителю, что я сплю с Розой Уизли, дружу с Поттерами, бренчу на гитаре и вообще веду антиобщественный образ жизни. Результатом отцовского гнева стало ритуальное сожжение моей гитары (не гитара и была, дрова зачарованные) и лишение личных денег (а вот это хреново). Отличный подарок на Рождество.

— Он не сползает, — тихо сказал я, наблюдая, как в огне плавятся струны.

— Что?!

— Ты спросил, почему у меня волосы ботиночным шнурком завязаны, а не лентой. Отвечаю. Шнурок не развязывается и не сползает.