Ее старшеклассники

На вечерней линейке выяснилось, что беда не ходит одна. Дежурные сообщили: норму выполнили только семь пар, остальные даже после ужина отказались идти дорабатывать, всем хотелось присутствовать на линейке.

— Начинается опять. Анархия — мать порядка, — проворчал Усов. — До каких это пор будете душу тянуть? Не нравится — вали из лагеря!

— А что здесь хорошего? — неожиданно высказался Баранов. — Правду разве скажешь? Сразу несознательным окажешься.

— Какую правду? Пить, курить не дают? Воровство не одобряют? Чего плетёшь? Подумай! -

Борисик ткнул пальцем в лоб, потом вдруг махнул рукой.

— А, мели, Емеля, твоя неделя…

— А что? И скажу! Чего на Гришу накинулись? Ну, сходил в деревню, велика беда, пирогом не поделился. Человеку вкусненького захотелось, а вы с топором не него.

— Да ты что?! Он же у нас веники украл! У своих! — Томочка глядела на Ломникова, как на мерзкое насекомое, брезгливо и презрительно.

— Ну, и что? А если бы топор сорвался? — гнул своё Костик. — Так в другой раз бригадиры нас и прирезать могут. Ничего им не будет, — осуждающе посмотрел он в сторону, где сидели Женя, комиссар Лиза и руководитель лагеря.

— Почему ты решил, что ничего не будет бригадиру? — Женя пожал плечами. — Само собой разумеется, штаб накажет его. Но ведь сейчас речь идёт о Ломникове.

— Гнать его из лагеря! — раздалось сразу несколько голосов. — Гнать!

— Помнишь, ты Сашины часы потерял? — заговорил неожиданно для всех всегда молчавший самый маленький паренёк из "Альтаира". — Именные! Ему мама подарила. Как он жалел! А ты даже не извинился. Вернуть часы, хотя бы похожие, ты и не подумал. Чего там! Ещё отшучивался: "У нас пока всё подаренное."

— Ага, как клещ, присосался и тянет, — подхватил Игорь. — Доказать? Кто утопил тренировочный костюм Борисика?

— Ну, я. Так не нарочно! Заменить хотел, так он отказался, — Гришаня вдруг осмелел.

— А ты настаивал? Сколько минут? Я помню тот разговор. " Я утопил твой костюм. Надо, за него свитер отдам? Конечно, кто свитер возьмёт, он шестьдесят рублей стоит. Да и что было с ним в жару делать? А вот почему ты свои простые джинсы не отдал? У тебя же две пары! И рубашек две. Молчишь? Так я объясню. Пришлось бы в тёплых ночью спать либо просить у кого-то, это лишнее неудобство. Пусть другой мучается, а ведь никто не знает, как Борисик выкручивался, особенно, когда дожди пошли, — он сердито махнул рукой в сторону пытающегося остановить его речи Усова, — да молчи ты, барышня! У одного и отдыха нет, вечно стиркой занят, а другой за его счёт блаженствует. Справедливо?

Тут все разом накинулись на Ломникова.

— Кто грубит больше всех? И норму не выполняет! На кухне не поможет!

— А кто дольше всех спит, не добудишься! И ноги не вытрет, а грязи! Да, а носки шерстяные попросишь, обязательно скажет, что в сушку отдал! В лесу лучшее место всегда себе застолбит, девочке и в дождь никогда не уступит! Да он никогда ни одной девчонке не помог! Исключить его!

— Гнать!! Гнать его!

Долго шумели ребята на линейке, спорили парами и группами, наконец пришли к выводу: никому не позволено оскорблять и позорить звание альтаирца.

Штаб тут же вынес решение, которое одобрили все: исключить Ломникова из членов альтаирского братства, а в отряде оставить, к работе допустить.

9. Окончательное падение.

Рано утром Гриша первый вышел на крыльцо. Свежесть влажного воздуха заставила его вздрогнуть, царившая вокруг тишина непонятно поразила. Лес за мелкой сеткой дождя казался нарисованным, и почему-то хотелось пойти и погладить мягкие лапы елей, пусть даже совсем мокрые и скользкие…На крылечке сидела растрёпанная, но почему-то милая сердцу Лизонька, сонно буркнула "Здравствуй" и зашлёпала по лужам к летней кухне.

— Может, ты меня теперь и за человека не считаешь? — неожиданно для себя спросил Гриша. Девочка не успела отойти, она слышала робкий вопрос. Жалостливо вздохнула, увидев слёзы в глазах Гришани, вернулась к крылечку и села прямо на мокрую ступеньку, выжидающе глядя на парня. Тот примостился рядом, несчастный, не понимающий сам себя…

— Знаешь, Гриня, я только раз списала контрольную по математике, но потом… Понимаешь, переступила какую-то черту в себе, позволила то, что самой натуре противно. Вот и ты так сделал. Себя уронил…. Я никогда не списывала больше. Девчонки смеются, а я как вспомню то своё состояние — мороз по коже. Ох, Гришаня, что ты наделал, — Лизонька легонько положила голову на плечо Ломникова, вздохнула. Такой нетронутой чистотой и детской доверчивостью повеяло от этого движения, что Гриша замер, даже в горле у него запершило. Хотел он сказать что-то проникновенное, но вдруг застыдился самого себя и, закашлявшись, промолчал. Лизонька всё поняла, наглухо застегнула куртку, встала, позвала буднично:

— Пойдём печь растапливать, — и, сосредоточенно обходя лужи, не глядя на шмыгающего носом Григория, отправилась на кухню.

Всё для Гриши в это утро было совсем не так, как он ожидал. Никто почему-то не высказывал ему своего пренебрежения, и потому мутная тоска и раскаяние затопили душу бедного парня.