Ее святой (ЛП)

Еще шаг. И еще. Теперь он посреди комнаты, становясь выше с каждым дюймом расстояния, которое сокращается, между нами. Возможно, он самый высокий мужчина, которого я когда-либо видела. Намного выше шести футов. Его темные волчьи глаза танцуют, прикованные ко мне, как будто в комнате больше ничего нет.

— Я дал ему только то, чего он больше всего желал, — мурлычет Сент. — В свою очередь, он дал мне то, чего я желал — его несуществование. Его постоянная разлука с тобой.

— Ты… — мой пульс эхом отдается в ушах, голова кружится так сильно, что я едва могу произносить слова. — Ты знал, что он умрет?

— Конечно. Как еще я мог гарантировать, что ты будешь полностью принадлежать мне?

Желчь подступает к моему горлу. Смерть Остина не была несчастным случаем.

Сейнт знал, что наркотики, которые он дал Остину, убьют его. Сейнт убил его.

— Почему? — Я задыхаюсь, сковорода падает, руки слабеют. — Зачем ты это сделал? Он мне даже не нравился. Он был невиновен. — Мой голос срывается на последнем слове.

Я живу в настоящем криминальном кошмаре. Этот мужчина разыгрывал скромника, когда я обвинила его в преследовании меня, заставил меня думать, что я слишком остро реагирую, а теперь он у меня на кухне признается в убийстве человека.

И я собираюсь стать следующей.

Сэйнт сокращает расстояние, между нами, слишком быстро, чтобы я успела отреагировать, проводит большим пальцем по моей щеке и вытирает слезу. У меня перехватывает дыхание от его прикосновения, от его близости. Вкусный запах его одеколона наполняет мой нос.

— Не плачь из-за него. Этот ублюдок не был невинным. Он лгал тебе с самого начала. Он скрывал от тебя темные секреты. Его подружки, которых у него много, служат ему поставщиками наркотиков, если только он не сможет заработать больше денег, продавая их тела тем, кто предложит самую высокую цену. Я уверен, что он также не сообщил тебе о своих чрезвычайно заразных венерических заболеваниях. Уверяю тебя, муза, это открытие на следующее утро после его смерти было бы гораздо хуже.

Я не могу переварить все, что он мне говорит. Он мог лгать об Остине. Но я едва ли разговаривала с Остином больше пары часов. Может быть, он действительно был безупречным юристом, которому предстояло возглавить фирму своего отца, как он хотел, чтобы я поверила. Или, может быть, он был опасным секс-торговцем, как утверждает Сейнт.

Это слово Сейнта против слова Остина, и у меня нет причин верить ни тому, ни другому.

Каждое слово, которое я шепчу, выходит дрожащим.

— Как ты меня только что назвал?

Сейнт ухмыляется.

— Ты моя муза.

Его рука убирает прядь волос мне за ухо, и я отдергиваюсь, размахивая сковородкой в его направлении.

Он с легкостью ловит ее и вырывает у меня из рук, с грохотом отправляя за спину.

Я съеживаюсь от этого звука, но он даже не вздрагивает. Не позволяя своей ужасающей ухмылке, сойти с лица.

— Я не мог писать снова, пока не встретил тебя. Ты — мое вдохновение, Браяр. Ты — чернила в моей ручке, слова на моей странице, голос в моей голове, имя, вытатуированное на моем сердце. — Он снова подходит ближе, и на этот раз у меня нет оружия, чтобы целиться ему в голову. — Вот почему я не могу позволить кому-то другому заполучить тебя. Теперь ты принадлежишь мне.

— Я никому не принадлежу, ты, больной ублюдок, — выплевываю я, отступая за пределы его досягаемости. — Убирайся из моего дома. Я вызываю полицию.

Если бы только я вошла в дом секундой раньше, я могла бы выбежать обратно за дверь и остановить их. Добилась, чтобы его арестовали на месте, чтобы я не жила в этом кошмаре.

Его улыбка по-прежнему не дрогнула.

— Ты не собираешься этого делать, потому что у тебя нет никаких доказательств. — Каким-то образом он полностью уверен в себе. — Не говоря уже о том, что я оказал тебе услугу. Он бы уничтожил тебя, если бы у него был шанс. Я остановил его — защитил тебя. Я твой святой. — Он хватает меня за бедро, удерживая на месте, пока я безуспешно пытаюсь вывернуться из его хватки. — А ты моя грешница.

Я толкаю его в грудь, но он не сдвинулся с места. Скала шести футов пяти дюймов по сравнению со мной — пятифутовой малышкой.

— Ты меня даже не знаешь.

— Напротив… — Он достает свой телефон, показывая мне экран блокировки. У меня сводит живот. Моя фотография. Селфи, улыбающееся в камеру, в кафе во времена моей диссертации, когда кофеин заменял мне сон. Он, должно быть, перерыл несколько месяцев постов, чтобы найти это. — Ты для меня — все.

Он лезет в задний карман и открывает бумажник. Еще одна моя фотография, на этой я в маленьком черном платье во время редкой ночной прогулки с подругами, когда я получала степень магистра. Он вырезал моих друзей, оставив меня единственным объектом своей одержимости.

Я прижимаю руку ко рту, пытаясь сдержать дикий звук, который так и норовит вырваться наружу. Что-то среднее между криком ужаса и кровожадным воплем.

Наконец, мне удается выдавить:

— Ты хранишь… мои фотографии?

Я едва его знаю, а он уже ведет себя так, словно я его девушка. Нет, как будто я его собственность.

Его следующие слова текут, как теплый жидкий шоколад.