Ее Вечное Синее Небо

В этот час здесь было тихо, ветрено и удивительно спокойно. Внушительные рукотворные сооружения – монументальная плотина и залитый светом прожекторов каток – так органично сливались с окружавшей их природой, что не казались тут чем-то чужеродным и искусственным. Безмятежно покоились они в кольце пологих горных склонов и островерхих круч, мерцавших на темном фоне неба своими даже летом заснеженными пиками. Далеко внизу, сияя россыпью огней, искрился город – веселый, многоголосый, шумный, но здесь, наверху, царила какая-то особая, мистическая тишина, и только светящийся серпантин дороги связывал это место с бурлящей в отдалении жизнью мегаполиса. Здесь можно было услышать, как тяжко дышат под гнетом прожитых лет древние горы и грозно шепчут что-то в ночи несгибаемые ели. Довершало исполненный мощи и величия пейзаж бездонно-черное небо, шатром раскинувшееся над миром, и горящим факелом всходившая на востоке огромная желтая луна.

Упиваясь этим потрясающим видом, Сабина поежилась от прохладного ветра, обдувавшего плотину со всех сторон. Дэниэл, заметив это, снял куртку и набросил ее на плечи девушки. Она не возражала. Держась за перила и запрокинув голову, она смотрела на звезды.

– Отчего люди не летают так…

– Как птицы? – закончил за нее Дэниэл. – Островский?

– Его вы тоже знаете?

– Опять обижаете, американцы чтят классику.

– Извините.

– Не извиняйтесь. Вы правы, мои соотечественники в большинстве своем уважают только американскую культуру.

– Значит, вы не из большинства?

– Не знаю, наверное, все зависит от качества полученного образования. Я своим доволен.

– Где вы учились? В Гарварде?

– Как вы догадались?

– По-моему, это очевидно.

– Я так предсказуем?

– В некоторых вопросах – да.

– Хм, никогда об этом не думал. Однако довольно обо мне. Прошу прощения за вопрос, но кто вы по национальности? Я никак не могу вас идентифицировать.

– Неудивительно.

– Вы не похожи ни на русскую, ни на казашку.

– Я метиска. Папа – чистокровный казах, а мама – наполовину полька, наполовину русская с примесью украинской и татарской кровей.

– Вот оно что! Столько национальностей в одной семье.

– Это типично для Казахстана – здесь много таких, как я.

– Буду знать. И снова извините, что лезу не в свое дело, но, насколько мне известно, русские традиционно православные, поляки – католики, казахи – мусульмане. А что насчет вас? Если я правильно понял, вы не исповедуете никакой официальной религии…

– А вы?

– А вы уверены, что в вас нет еще и еврейской крови? Вы очень своеобразно отвечаете на вопросы. О’кей, скажу первым – мои отношения с Богом закончились, когда мне было шесть.

– Шесть лет? Не рановато ли?

– Мне было шесть, когда погибла моя мать, и я посчитал, что наш договор с Богом расторгнут и мы больше ничего друг другу не должны.

– Простите.

– Ничего, все в порядке, я с этим справился. Я тогда решил, что это было нечестно: я-то добросовестно выполнял свои обязательства – всегда старался быть хорошим мальчиком, а он забрал у меня единственного человека, который действительно меня любил… и которого любил я. Так что теперь мы с ним… как бы это сказать… не общаемся.

– Мне правда очень жаль, я не знала.

– Ничего страшного, теперь знаете. Но, если вы не против, вернемся к вашей религиозной принадлежности. Мне только показалось, или у вас какой-то свой, особенный путь?

– Не думаю, что он такой уж особенный, но, в принципе, да, вы верно меня поняли.

– И что это? Тенгрианство?

– Нет, что вы, у моей веры нет названия. Хотя мой бог определенно живет там, на небе, – Сабина улыбнулась, вспомнив свои детские представления о седобородом старце, восседающем на троне посреди облаков. – Мои предки поклонялись Тенгри – Голубому Небу, практически не разграничивая понятия «Небо» и «Бог» – для них они были тождественны. Для меня же небо – это скорее место обитания моего бога, его обитель. Я не хожу ни в церковь, ни в мечеть, не соблюдаю ритуалов, не знаю молитв, но я верю, что там, наверху, есть кто-то, кому я небезразлична, кто меня оберегает и хранит. Я называю его просто бог – не православный, не мусульманский, не католический, – мой личный бог, к которому я могу обратиться в любое время и в любом месте, когда у меня возникнет такая потребность. Для общения с ним мне не нужны священники, обряды, храмы… Только я и он. И полная свобода самовыражения. А тенгрианство… Для меня это отзвук из прошлого, помогающий понять, чем жили и за что боролись мои праотцы. Хотя их вера – точнее, то, что мы о ней знаем, – во многом совпадает с моим мироощущением.

– Вот как? И в чем же?

– Вам правда интересно? Вы ведь знакомы с этим культом.

– На самом деле, совсем немного. И я бы не возражал с вашей помощью пополнить свой интеллектуальный багаж.

– Боюсь, я не самый надежный источник информации: теолог из меня никакой. И вы, пожалуй, переоцениваете степень моих познаний.

– Но мне любопытно ваше мнение, и уж позвольте мне самому судить о ваших познаниях. Так чем же вам импонирует вера в Тенгри?

– Ну, во-первых, тем самым отсутствием вспомогательных элементов – книг, храмов и ритуалов, о котором я говорила.