Ее Вечное Синее Небо

– Вы с ним одной масти – вы этого не заметили? И вообще чем-то похожи.

– Надеюсь, не лицом? – вздернув подбородок, она метнула на нахала убийственный взгляд.

Дэниэл рассмеялся.

– Нет, только грациозностью и изяществом. Почему вы все время воспринимаете мои слова в штыки?

– Потому что во всем, что вы говорите, есть двойное дно.

– Неужели? С чего вы взяли?

– Были прецеденты.

– Не знаю, может, я в чем-то и виноват, но сейчас я от всего сердца делаю вам комплимент – вы великолепная наездница.

– Спасибо.

– А могу я поинтересоваться, где и когда вы этому научились?

– Ну, во-первых, помимо обычной и музыкальной школ, я как-то умудрилась походить и в школу верховой езды, а во-вторых, у меня была прекрасная возможность оттачивать полученные навыки на практике в ауле у прабабушки.

– В ауле?

– Это село или деревня по-казахски.

– Вы жили в деревне?

– Только на каникулах. Мои родители работали, обе мои бабушки тоже, а ездить в лагеря я категорически отказывалась, потому что терпеть не могла ходить строем и жить по расписанию. Вот меня и отправляли к папиной бабушке в аул.

– И чем же вы там занимались?

– О, вариантов была масса: гонять в футбол или играть в асыки66, пускать в речке кораблики или лазать по заборам за яблоками… Или весь день проводить в седле.

– Да-а, экзотическое у вас было детство, и я даже не спрашиваю, что такое асыки…

– И зря! А детство у меня было замечательное – не то что ваши скаутские лагеря или отдых в Хэмптонсе.

– Откуда вы знаете про Хэмптонс? – Дэниэл взглянул на нее, едва не приоткрыв от удивления рот.

– Так я угадала? – Сабина хмыкнула, довольная своей прозорливостью. – На самом деле это же очевидно – где еще может проводить лето типичный представитель американской золотой молодежи?

– Значит, вот что вы обо мне думаете?

– Я не права?

– Правы, что уж скрывать. У моего отца дом в Сагапонаке, и каждое лето я, выполняя сыновний долг, какое-то время маялся в окружении отцовских друзей – обитателей Уолл-стрит.

– Почему маялся?

– Потому что все их разговоры в конечном счете сводились к деньгам, а мне, как вы понимаете, это было не очень интересно. Зато потом я с чистой совестью сбегал в лагеря (и скаутские в том числе) и отрывался в свое удовольствие. Походы в горы, спуски на байдарках, восточные единоборства, верховая езда… Чего там только не было! Так что в отношении лагерей наши с вами вкусы не совпадают.

– Не могут же они во всем совпадать. Хотя признаюсь, один раз в лагере я все-таки была. По тем временам «Горное солнце» был лучшим лагерем Алма-Аты: раз в неделю нас кормили черной икрой и развлекательная программа была на уровне. И я, конечно же, влюбилась в пионервожатого… Но подъем в восемь утра, зарядка и утреннее построение убивали всю романтику.

– Что ж, по крайней мере мы с вами сходимся в любви к верховой езде.

– Да, хотя не думаю, что здесь вы сможете составить мне конкуренцию, – по ее губам скользила коварная улыбка, а глаза были хитро прищурены – она смотрела на Дэниэла, ожидая реакции на столь наглый вызов с ее стороны.

– У вас игривое настроение? С радостью его поддержу, – он тоже улыбался, готовый поднять перчатку.

– Тогда догоняйте! – Она прижала шенкеля, и чуткий конь, мгновенно перейдя с шага на галоп, помчался по долине.

Он парил над землей, лишь изредка касаясь ее кончиками копыт, и Сабина с наслаждением отдавалась стремительному полету и тому почти забытому ощущению пьянящей свободы, которое порождали в ней подобные скачки. Она неслась по равнине, ветер свистел в ушах, а ей казалось, что она слышит неукротимую мелодию кобыза, которая как нельзя лучше могла передать то, что чувствовала она сейчас. Где-то на горизонте надежной стеной вставали горы, вокруг расстилалась ширь казахской степи, а над головой уходило в бесконечность глубокое синее небо, и Сабина, как всегда в такие минуты, лучше понимала далеких предков, издревле кочевавших по этой земле. Разве можно жить в тесных, душных городах, когда эти просторы, эти степи, горы, леса и озера лежат перед тобой и небосвод – беспредельный, манящий – зовет вперед, в неизведанную даль? Дороже всего для кочевника свобода, любые узы не для него, и она, как истинная дочь своего отца, потомка вольнолюбивых номадов, не будет горевать, что не стала чьей-то женой, заточив себя в клетку ненужного брака. Спасибо Арману, что не женился на ней, избавив ее от этой привязанности, – теперь она вольная птица и может лететь, куда пожелает, с тем, с кем ей по пути. Она будет жить полной жизнью, дышать полной грудью, сама выбирая дорогу, по которой идти…

Сабина знала, что эта бравада была лишь краткосрочной акцией протеста, призванной заглушить изнуряющую душевную боль. Она понимала, что, как только вернется домой, в четыре стены, все проявится снова – обида, тоска, чувство жесточайшего одиночества, но пока ей хотелось верить, что она освободилась от этого груза, стала по-настоящему сильной и неуязвимой.