Ее Вечное Синее Небо

Мама, оглушенная несчастьем, сбивчиво объяснила дочери, что стряслось, хотя Сабина и сама догадывалась, в чем была причина. Как только папа почувствовал себя лучше и врачи дали добро на его возвращение к нормальной жизни, он тут же не только взвалил на себя обычную нагрузку, но и стал работать в два раза больше прежнего, ощущая, вероятно, вину за то, что он, относительно молодой и еще недавно здоровый мужчина, месяцами находился на попечении жены и дочери, доставив им столько огорчений и хлопот. Он ездил на все мыслимые и немыслимые конференции, читал несметное количество лекций и докладов, отправлял многочисленные статьи в научно-популярные и профессиональные издания, наотрез отказываясь слушаться маму и хотя бы полгода себя поберечь. Он словно сам себе хотел доказать, что еще многое может, что его пока рано списывать со счетов. И едва окрепшее сердце не выдержало – папу увезли с приступом прямо из института, а позже маме позвонили, сообщив страшную весть.

Сабина держалась мужественно, и лишь тот, кто неплохо ее знал, мог предположить, чего ей это стоило. Она похудела, щеки ввалились, от нее остались одни глаза, под которыми залегли фиолетово-черные тени. Она мало плакала и внешне казалась невозмутимой, но ту боль, что рвала на части ее душу, было сложно передать словами.

Она уже дважды сталкивалась со смертью, пережив уход прабабушки и любимой бабушки (маминой мамы), но тогда она была еще ребенком, который мало что понимал, хотя главный вывод она для себя все-таки сделала – уяснила, как глупа была ее вера в то, что близким ей людям не грозит никакая беда и они всегда будут рядом.

И теперь смерть опять пришла в ее дом, не предупредив о своем визите, не дождавшись разрешения войти…

В их квартире с утра до ночи бурлил нескончаемый людской поток: люди приезжали и уезжали, накрывали на стол и звонили по телефону, занимаясь организацией похорон, обнимали их с мамой по очереди, скорбным шепотом произнося слова соболезнования и сконфуженно всовывая в руку конверт или несколько смятых банкнот. Сабина была как в тумане: с трудом вникая в суть происходящего, она думала лишь о том, что что-то плохое случилось с самым дорогим, самым нужным ей человеком. Она пыталась втолковать себе, что папы больше нет, но это не укладывалось у нее в голове. Она не могла поверить, что больше не сможет посидеть с ним на кухне, болтая обо всем на свете, не увидит его улыбки, не услышит его добродушных шуток и не поймает на себе его любящий взгляд поверх очков. Это было немыслимо. Это было жестоко. Это была та потеря, рана от которой никогда не затянется и не заживет.

Потом была церемония прощания – тускло освещенный ритуальный зал, плачущие родственники, коллеги и друзья и любимое лицо, каждая черточка которого была ей знакома. Мертвых она не боялась, тем более папу – он был такой усталый, осунувшийся, родной. И все же когда она погладила его по щеке и наклонилась поцеловать, его щека, его руки были холодными и твердыми, как лед, – в нем больше не было жизни, не было тепла. Это уже был не папа – это было то, что от него осталось. И только в этот миг она осознала, что папа ушел от нее. Навсегда…

Женщин на кладбище не пускали, но Сабина с мамой пренебрегли традициями – они не могли не проводить в последний путь мужа и отца. В память врезался пронизывающий февральский холод, грязный снег, толпы людей и зияющая пропасть могилы. Сабина ничего не видела, никого не замечала – только завернутое в саван тело, в которое по какой-то нелепой случайности превратился ее жизнелюбивый, заботливый, лучший на свете папа.

Когда пришла пора закапывать могилу, она отвернулась, но от скрежета взрезавших грунт лопат было не скрыться. Она взглянула на маму – та продолжала стоять, не шевелясь и словно тоже умирая с каждым падавшим вниз комком земли. Мама не плакала – все слезы она пролила накануне, и глаза ее были сухи, но от этого было еще страшнее. Сабина взяла ее за руку, и, прижавшись друг к другу, они смотрели, как земля поглощает того, кого они так любили. Они прощались с ним, не смирившись и не постигнув за что и почему, и к Сабине вдруг пришло понимание того, что вместе с папой она хоронила сейчас свое счастливое детство, свою уверенность в завтрашнем дне и то ощущение тыла, с которым жила все эти годы. Больше никогда ей не будет спокойно от мысли, что у нее есть надежная гавань, в которую она может вернуться, в которой ей всегда рады, где ее примут, приласкают и поймут. Конечно, слава Всевышнему, у нее есть мама, но она сама убита горем и испугана не меньше Сабины – они как два осиротевших ребенка, в одночасье лишившихся опоры и защиты. Они будут поддерживать друг друга всю жизнь, но больше никогда не испытают то чувство ненавязчивой нежности, безопасности и тепла, которое давал им отец. Их личное солнце погасло, их маленький мир погрузился во мрак.