Ее величество-Тайга. РЫСЬ КУЗЯ

Котят выкармливала сама. И с первой своей зимы не принимала помощи от котов. Ведь всякая рысь в своем доме управляется по-своему.

От соседки Кузя узнала, что бамбук не опадает, не желтеет, остается зеленым даже под снегом. Упругий и гибкий, он всю тяжесть снега удерживает на верхних листьях, а внизу, между снегом и землей, долго держится тепло. И рысь здесь никогда не страдает от холода и голода.

Оббегав тайгу, Кузя увидела, что бамбук здесь растет во многих угодьях. Но охотиться в нем ей с непривычки было трудно.

Рыси этой тайги, как заметила Кузя, были крупнее и выше ростом, чем сородичи на Севере. Местные могли спокойно, не боясь, перейти речку по камням, подцепить, из воды рыбешку и тут же проглотить ее. Они не убегали, завидев медведя. И тот никогда не гонял рысей. Но вот оленей, как и куропаток, здесь не было. Не имела эта тайга и песцов. Зато птиц здесь было много больше, вдоволь зайцев. Кузя обнюхивала следы незнакомых зверей и птиц и думала, что сможет здесь прижиться.

Рысята Кузи уже далеко не всегда возвращались в лежку. Все реже видела их рысь. Все беспокойнее они становились. Прислушиваясь к голосам тайги, убегали на зов сородичей, не оглянувшись на Кузю.

Она понимала, что происходит с ними. И едва выпал первый снег, осталась Кузя одна в своей лежке. Она еще несколько дней назад проколола лапу на бамбуке и не могла охотиться.

Кузя не готовилась к снегу, к предстоящей зиме. Живут здесь рыси, и она не пропадет. И дружка не звала. Ждала, что кто-то сам ее сыщет, наведается, как в прошлый раз.

Да и как выйдешь на первую порошу, если стоишь на трех лапах? Надо зализать, залечить, а уж потом искать знакомства…

Но лапа не заживала. Она горела, распухла. На нее невозможно было наступить. И тогда Кузя поковыляла к кустам аралия. Она жевала листья, откусывала горьковатые ветки. Несколько дней не отходила от аралия. Дождалась, пока боль в лапе унялась.

Но Кузя за эти дни так ослабла, что не могла быстро вскарабкаться на деревья, да и бегать ей было еще нелегко.

Кузя уже поняла, что соседка не зря советовала ей найти другую лежку, что в этом распадке нельзя зимовать. Здесь с голоду околеть можно. Не зря и рысята, переловив всех мышей, не хотели здесь оставаться и пошли искать угодья получше, посытнее. Кузя их понимала. По она ждала, пока оглядятся котята, найдут в тайге свои лежки, а уж сама как-нибудь выживет и не пропадет.

Но едва ударили морозы и у соседки появился толстый молодой друг, он прогнал Кузю с соседнего участка, не дал охотиться и кормиться в угодьях, где будут расти его дети. Он столкнул Кузю в распадок, зло прорычав над ее головой.

Рысята уже не наведывались, забыли дорогу в распадок. И Кузя лежала одна на холодной лежке, вспоминала покинутую тайгу.

…Давно прошла чума там, где жила и выросла Кузя. Рысь не знала, что эта болезнь свирепствует в тайге не больше трех месяцев. И, унеся из жизни слабых и больных, оставляет в живых сильное и выносливое зверье.

Случалось, уносила жизни молодых, тех, кто к приходу болезни долго голодал, промерзал, не имел зимой теплой лежки или дупла. Болезнь пропела и тайге свой отбор и, сняв урожай, оставила в покое лес и живность в нем.

Старались люди, им помогали тайга и погода.

Весна и лето были столь дождливыми в том году, что пройти по тайге могли лишь звери и очень настырные сильные люди.

В такую погоду не только больным зверям и птицам, здоровым трудно передвигаться. И люди метр за метром очищали коряги, кусты и деревья, норы и дупла от мертвой и больной живности. Болезнь обеспокоила всех лесников. Ведь она охватила много таежных участков.

Неизвестно откуда взялась она, где вспыхнула и поразила свою первую жертву.

Никто не знал, где именно отступила она, ослабнув от борьбы или опившись кровью.

Люди, даже увидев, что болезнь миновала, не успокаивались еще много дней.

Сколько погибло, сколько осталось в живых таежных обитателей, — никто не мог знать, кроме тайги, почерневшей, посуровевшей, опустевшей.

В ней деревья тосковали по птичьим голосам, давно забытому гомону, свисту, щелканью, стуку, пению в своих кронах и дуплах.

Может, от того так рано пожелтела, пожухла и облетела в то лето листва. Головы деревьев облысели, не дождавшись и начала осени.

Гусеницы и тля жрали листья безнаказанно. Точили деревья жуки и черви. Их некому было съесть, не до кудрей тайги было и лесникам.

От болезней и тоски скудели кроны. Оставшиеся в живых птицы не успевали их лечить.

Засохла в том году на болотах морошка, а клюква и брусника ушли под снег.

Некому было лакомиться и радоваться урожайному году.

Тайга притихла, словно оглохла от тишины: пустые поляны и участки.

Грустила тайга, клонились к земле плачущие головы деревьев, словно беременная баба, убившая плод в утробе, оплакивала каждую жизнь. Когда она возродится в былой красе? Когда зазвенят по-прежнему ее смех и песни, когда возобновится любовь, — разгорится жаркой страстью па ветвях и в норах — везде, где найдет себе приют жизнь? Но сколько придется ждать ей этого праздника, так опрометчиво отнятого лихой бедой…