Ее вишенка

Я стряхнул наконец пирог с живота и встал. Отчищая от пирога брюки, я увидел клочок бумаги, липкий от вишневой начинки. Я осторожно расправил его и, как мог, очистил.

Это был чек. Мой чек…

О ЧЕРТ!

Осознание ударило меня больнее, чем поддон от пирога. Да, я туплю иногда… но, похоже, сейчас побил собственный рекорд! Гнев и стыд – эта смесь жгла хуже всякого яда. Гнев на родителей – наверняка им хотелось, чтобы все именно так и произошло. Стыд за себя, ведь я даже не задумался – та Хейли, которую я знаю… могла ли она так со мной поступить?

Глава 13 Хейли

– А ты не сказала ему: hasta la vista – прощай, малыш? – Бабуля аж кудахтала от смеха, я едва разбирала, что она там говорит.

Я косо улыбнулась:

– Нет. Потом уже вспомнила штук десять подходящих выражений, но было поздно.

Она еще громче засмеялась.

– Ты просто молодчина!

– Ой, не знаю… Я как будто заставляю себя ненавидеть его, а на самом деле хочу простить и все исправить. Вроде как я должна на него сердиться. Но не получается.

– Вот что я скажу тебе…

Бабуля начала сдавать карты. За покерным столом в центре гостиной дома престарелых сидело несколько пожилых игроков. Я поставила свой складной стул рядом с ней.

– Если парень заслуживает прощения, он заставит тебя простить его.

– Что ты имеешь в виду?

– Слушай внимательно, моя дорогая. Чем ближе я к смерти, тем важнее то, что я говорю. Накопленная мудрость уйдет вместе со мной, так что лови каждое слово – это чистое золото!

Я усмехнулась:

– Понимаю, Бабуля. Я тебя всегда внимательно слушаю. Только думаю, старуха с косой с тобой не справится, ты слишком упряма! Так что твой возраст – не очень веский довод.

Она хитро глянула на меня:

– Вот почему мне здесь нравится – я среди живых трупов! Постучится смерть – я тут же укажу ей кучу народа, кто станет легкой добычей! В отличие от меня.

– Эй, полегче! – прохрипел старичок напротив.

– Помолчи, Леонард. Ты же понимаешь, к тебе это не относится.

Губы его подрагивали; он растерянно смотрел в свои карты, покачиваясь и кивая в такт.

Бабушка наклонилась ко мне и беззвучно показала губами: «Как раз о нем я и говорила».

– Ты хотела дать мне драгоценный совет?

– Ах да… Мне знакомо сладкое чувство, когда сильный мужчина встает перед тобой на колени! Это означает одно из двух: или ты без трусиков и он горит желанием уложить тебя в постель, что само по себе прекрасно, или трусики на тебе, а он у твоих ног умоляет о прощении. Очень убедительный ответ тем, кто считает, будто миром правят мужчины! Нет на свете ничего приятнее, чем обладать такой властью. Если парень стоит того, чтобы его простили, приползет с цветами и извинениями.

– А потом?

– Пусть докажет, что раскаивается. Пока не почувствуешь, что он уже наказан достаточно и осознал, каким был кретином. Все очень просто!

Я с улыбкой покачала головой.

– А если он не приползет просить прощения?

– Значит, не стоит и время на него тратить. Полезный горький опыт. Просто живи дальше. Ты молода, красива, талантлива. Молодость – время ошибок. Элементарно.

– Спасибо. На этот раз очень мудрый совет.

– Да, забыла сказать: это самый подходящий момент для просьб и всяких поблажек. Хочешь новую машину, или украшения, или повеселиться? Проси.

– Ага, – засмеялась я. – Мудро и очень практично!

Бабуля подмигнула мне:

– Ну не могла же я тебя разочаровать! Ты так любишь мои советы. – Она показала всем свои карты и засмеялась: – Леонард, ты просто тупица! Все, обеднел на десять долларов. Плати давай, старый дурак.

Я встала, отодвинула стул. Хорошо бы погулять немного, проветрить мозги.

Повернулась – и увидела Уильяма! Он стоял у стены со стаканом попкорна в руке.

Я глазам своим не поверила…

– Извини, – сказал он. – Кто-то оставил попкорн в микроволновке. Смотрю, ты занята, ну я и…

Он замолчал.

Бабуля обернулась на звук его голоса, подняла бровь:

– Сынок, лучше сразу падай на колени и проси прощения… или будешь иметь дело со мной! Леонард, дай-ка мне свой костыль!

– Это трость, а не костыль! – возмутился Леонард.

– Тихо ты! – рявкнула бабушка, не сводя глаз с Уильяма.

Уильям отставил в сторону стаканчик, встал на колени и раскинул руки. Меня кольнуло чувство вины – я увидела, что нос у него ободран, а один глаз слегка заплыл.

– Прости, мне не хватило порядочности умереть, когда ты метнула в меня свой двадцатикилограммовый вишневый пирог…

– Он что, правда двадцать кило весил? – спросила Бабуля.

– Бабушка, – процедила я сквозь зубы, – или ты молчишь, или он у меня на улицу поползет каяться!

– Ползти не согласен…

– Ты тоже помолчи! – огрызнулась я. – Тебе… – Я ткнула пальцем в его сторону. – Тебе позволено открывать рот только со словами покаяния!

Бабуля сделала жест – «молчу-молчу». Уильям терпеливо ждал. К его чести, он действительно выглядел так, будто относился к этому полусерьезно – то есть вдвое серьезнее, чем он воспринимал все на свете вообще.

– Продолжай, – милостиво разрешила я.