Ее внутреннее эхо

– Получается, что ее ты любишь больше?

– Ты всегда знала, что я никогда ее не брошу, что я каждый раз буду вставать и уходить! Ты соглашалась на это, я никогда тебе не обещал другого!

– Но почему…

– Потому что это семья, ты не понимаешь?

– Нет…

– Да, откуда тебе знать, ты же живешь одна, как волчонок, ты никогда не знала, что это такое – любить свою семью, – он уже не понимал, что говорит, машинально зашнуровывая ботинки, – ты не представляешь, как это ценно и дорого, этим нельзя пожертвовать ради какой-то там любви!

Она уже стояла рядом. Он увидел это только когда разогнулся. И испугался ее черного немигающего взгляда.

– Волки как раз стайные животные. Они не живут одни. Поэтому я не волк. Была бы я волчонком – перегрызла бы тебе горло за эти слова.

– Кать, я, кажется… да… Я просто не терплю требований!

– Вон пошел.

– Что?

– Вон!

Она толкнула его на лестничную клетку и захлопнула дверь.

Он больно ударился плечом, но проорал:

– С удовольствием пойду! Мне есть, куда идти, сиди здесь одна!

Он знал, что она слышит. Она, разумеется, слышала. Стояла, прислонившись спиной к двери. Идти не могла. Просто оцепенела. Слышала его шаги на лестнице. Ноги подогнулись сами, она кое-как села. И он сидел на ржавом ограждении в ее дворе. Знал, что она видит его в окно. Может увидеть. И позвать. Понимал, что надо уходить, но встать не мог. Да, надо было уходить. Митя знал, чувствовал, что она думает о том же.

Нет, она думала совсем о другом.

В памяти вспыхнула одна минута из детства. У тренера были дочки-погодки, они вместе часто играли. Вечером отец приходил за ними и забирал домой. Однажды их забрала мать, его жена, и Виктор Игоревич растерянно бегал по двору, заглядывая за деревья, пытаясь отыскать дочерей.

Увидев Катю, кинулся к ней с вопросом: «Привет, ты моих не видела?».

Она молча покачала головой, не рассказала ничего. Хотела еще немножко его помучить неведением, страхом. Чтобы он почувствовал ужас одиночества, на лишнюю минуту стал ее собратом, когда ты – ничей.

А сейчас эта сцена всплыла перед ней со всеми подробностями – цветущим летним жасмином, пустым и гулким летним коридоров – все дети разъехались по своим домам, вечерними звуками, разговорами, людьми, спешащими с работы.

Она внезапно поняла, чего хочет – внутри тяжело билось мощное намерение, но вот намерение на что, она не знала. Рядом на вешалке громоздились куртки, не убранные с зимы. Она сняла ту, что была сверху, взяла ключи и вышла в темноту.

Во дворе уже никого не было, машина стояла грязная.

На улице к ней подъехало такси, Кате сразу захотелось в него сесть. Автоматически сунула руку в карман куртки, вынула какую-то бумажку, думала – деньги.

Водитель как раз спросил адрес.

Адрес был написан чужой рукой, рукой Георгия… Понятный, разборчивый почерк…

– На Никитскую.

Да, третий этаж. Наверное, это тот самый дом, поход в который она откладывала годами. Теперь откладывать было уже некуда – это было единственное, что оставалось сделать.

Какой прекрасный, должно быть, это был подъезд лет тридцать тому назад. С деревянными перилами, может быть, с коврами. И очень старый лифт, странно, почему его до сих пор не заменили.

Катя повоевала немного с дверью, вышла, осмотрелась. Никаких запахов – мусоропровода нет. Неяркий свет, две двери, обе без номеров.

Какая же?

Одна была без звонка. Подошла, постояла рядом, положила руку на ручку.

Внезапно ручка сама дернулась, и дверь распахнулась. За дверью стояла старуха, кажется, она так и стояла здесь все это время.

Катя сразу узнала это свое отражение в кривом зеркале. Сквозь годы, морщины и болезни на нее смотрело собственное лицо.

– Не стой, увидят. Зайди.

Катя зашла в квартиру. Остановилась на пороге, не знала, что дальше делать. Ее удивило, что это женщина так постарела, она представляла ее гораздо моложе.

Да и она ли это? Конечно, она.

– Я к Анне.

– Я знаю. Иди, что ты встала, – женщина поковыляла вглубь квартиры.

Катя сделала за ней несколько робких шагов.

Разуться? Нет, глупо, причем тут это. Она, что, в гости, что ли, пришла. Однако, везде были ковры.

Старуха стояла посреди огромной комнаты и строго смотрела на вошедшую.

– Что хочешь?

– Ничего. Вы меня не знаете, я пришла к Анне по личному делу, ее нет? Можно, я ее подожду?

– Она сегодня не придет, они с детьми в Германии, сейчас каникулы.

Катя огляделась. Дом богатый, семейный, старый. Везде по стенам фотографии – больше родственников. Хотелось все их разглядеть, впитать в себя.

«Я здесь родилась», – подумала она.

– Ты родилась не здесь, а в больнице.

– Что вы сказали?

– Что ты родилась не здесь, это не твой дом.

Как старуха могла прочесть ее мысли? Может, она сказала это вслух?

– Тебе нечего здесь делать, здесь живет семья моей дочери.

– Вы так говорите, словно я любовница ее мужа, – огрызнулась Катя.

– Ты хуже. Ты, что, думаешь, я не знаю, кто ты? Ишь, пришла предъявлять права, укорять. Ты демон! – старуха сверкнула сильными черными глазами.

«Да она не в себе… Она больна, поэтому и выглядит так. Она же всегда была такой ухоженной, а сейчас тронулась умом, халат старый, лохматая».

– Вы Ирина Васильевна?