Ее внутреннее эхо

– Не смей! Не смей даже называть моего имени! – старуха, словно закрывая ей рот, выставила вперед ладонь.

Катя уставилась на эту ладонь, потрясенная нереальностью всего происходящего.

Ирина Васильевна перехватила ее внимательный взгляд, прищурилась, стала что-то бормотать, пытаясь стащить с артритной руки кольцо. Оно не проходило в суставе, наконец, поддалось.

– На. Держи его. Не снимай никогда. И забудь сюда дорогу, – сама взяла Катину безвольную руку и надела колечко, – это мое обручальное кольцо.

Катя попятилась, боясь повернуться к ней спиной, чуть не упала на пороге, постоянно оборачиваясь.

– Иди уже! Вода твоя соленая, еда твоя горькая…

«Господи, Господи! Как страшно, – и уже на улице, когда сердце перестало выпрыгивать, подумала – цыганка какая-то. Да, просто цыганка настоящая».

В такси она тупо разглядывала ночной город сквозь стекло в засохших грязных каплях дождя. Ехали по центру. Вышла напротив дома, хотелось пройтись, но ноги не держали. Закурила. В свете фонаря остро блеснуло кольцо на ее руке.

В следующую секунду показалось, что свет померк.

Как добралась до дома – не помнила, но дошла, даже, как выяснилось, позвонила Соне. Та ничего не поняла, но почувствовала беду и прибежала. Прибежал и Митя, правда, не сразу – ждал, пока Маша снова уедет. И сразу поехал к знакомому уже дому.

Дверь открыла незнакомая молодая женщина в фартуке. Улыбнулась очень по-свойски, и он сразу понял, кто это.

– Проходи. Тапочки тут есть у тебя?

– Да не надо, какие тапочки. Она здесь?

– Здесь, иди к ней скорее. Она в спальне, лежит и смотрит в стенку уже который день. Попробуй ее расшевелить. Ничего серьезного, врач говорит – просто сильный стресс, что-то ее потрясло, но это обязательно пройдет. Ты извини, я на кухню, у меня там сырники горят.

Митя не слышал. В дверном проеме он видел Катю. Дорогую маленькую Катю. Черные волосы разметались по подушке, а взгляд был затравленный и виноватый. Она сразу протянула к нему руку – Митя больно сжал ее и начал целовать ладонь, каждый пальчик… И сразу наткнулся на кольцо. Явно подарок – размер чуть больше. И похоже на обручальное.

Страх просто сковал его изнутри.

– Катенька, как ты?

Она молча улыбнулась, кивнула.

– Какое колечко у тебя красивое.

– Люди иногда носят кольца, – улыбнулась она.

«Кошмар. Не могла же она выйти замуж».

– Георгий подарил?

– О, ты запомнил его имя? Раньше постоянно забывал.

– Я пойду попью.

Митя в бешенстве вышел на кухню.

Соня положила ему руку на плечо.

– Что опять?

– Ты кольцо у нее видела?

– Нет. Что за кольцо?

– Я бы тоже хотел знать. Она не могла выйти замуж?

– Ты совсем рехнулся? Садись и ешь.

Есть не хотелось. Но было вкусно. Соня сидела напротив, подкладывала ему сметану и улыбалась неизвестно чему. Потом встала, положила в тарелку два сырника и ушла кормить Катю.

В дверях остановилась, задумалась и вернулась назад, протягивая тарелку Мите.

– Лучше ты. А то я весь день на ногах. Пойду, а ты покорми ее.

Он покорно взял сырники и пошел за ней в прихожую. Она задумчиво надела пальто прямо на фартук, он заметил, но почему-то не сказал.

Молча смотрел, боясь встретиться с ней взглядами. Дверь она закрыла сама.

Чувство вины не покидало Митю никогда. Оно было самым надежным якорем, удерживающим его рядом с Катей, надежнее любви. Сейчас он просто тонул в этом чувстве, в жалости, желании как-то обогреть ее, дать ей хоть что-то.

Маша не звонила из Китая, внезапно приехать тоже не могла, а работа… работа могла и подождать.

Он остался на ночь. Ели сырники вместе. Все равно ей нужен был уход.

Митя наслаждался ее присутствием, ее любовью, редким вечером без ссор и истерик. Болтали о том, о сем, о нейтральном. О Соне, например.

– Вы ведь впервые сегодня увиделись, да?

– Да. Ты знаешь, это так смешно – знать о человеке почти все подробности его жизни, и не знать, как он выглядит.

– Какие такие подробности ты о ней знаешь?

– Да все. Мы же подолгу разговариваем.

– Да, я знаю, часами.

– Ну, не часами…

– Я часто набираю ее, а потом тебя. У вас обоих телефон постоянно занят.

– Ну, мало ли…

– Что ты разнукался! – Катя рассердилась. – Дай мне лучше яблоко.

Митя покорно вышел на кухню.

– Митя!

– Что?

– А ты ее скрываешь от своей клуши?

Он так и застыл над раковиной с яблоком в руках. Его ранило все сразу – и слово «клуша», которое никак не подходило его жене, и еще какая-то ехидная интонация в Катином голосе, которую он пока не мог себе объяснить.

Стало обидно за Машу. Она была молодой, веселой, очень энергичной и хорошенькой. Но рядом с Катей, да, любая женщина казалась ему клушей. И ее можно понять – она ревнует и цепляет его специально, все логично.

Лучше всего было промолчать.

– Я никого ни от кого не скрываю.

– Но меня-то скрываешь. Ты и ей звонишь, когда твоя Маша с «Уралмаша» ложится спать.

– С какого «Уралмаша»! – он не выдержал, швырнул яблоко на постель, рванулся в коридор. Но сразу остыл, вспомнил, что Катя больна, что ее нельзя сейчас оставить одну.

– Я тебя просил уже. И прошу. Не задевай мою жену. Она хороший человек и ни в чем не виновата.

– Я виновата, да?

– Никто не виноват. Давай сменим тему.

– Давай.