Ее волос манящий теплый шепот (СИ)

Этери продолжает, а я смотрю на нее, закинув голову, замечая, как свечи отражаются тенями на лице и золотом—на волосах. Все в этот момент кажется мне неважным, все, кроме слов, которые она произносит с безграничной печалью и нежностью в глазах:

«Так чужды были всякой новизне,

что тесные объятия во сне

бесчестили любой психоанализ;

что губы, припадавшие к плечу,

с моими, задувавшими свечу,

не видя дел иных, соединялись.»

Этери говорит, а я понимаю, что познаю ее сейчас так, как никто и никогда, наверное, еще не узнавал. Я хочу защитить ее от всех бед и зла, которое существует в наших жизнях. Потому что в этот момент Этери кажется мне совсем нездешней и неземной, настолько хрупкой, что когда я обнимаю ее то, боюсь сделать больно.

Но Этери сама прижимается к груди сильнее, прячась от всего мира, а ее ресницы при этом невесомо дрожат и щекочут мне шею.

========== Глава тринадцатая, в которой всем нужно успокоиться ==========

POV Даниил

Мы возвращаемся из Дубаи обратно в зиму, но внутри меня тепло. Этери кажется мне совсем близкой и родной. Словно между нами действительно не осталось никаких стен и недоговоренностей. Но они все равно, конечно, есть. И больше всего я ощущаю их, когда оказываюсь в Москве.

Наш отпуск с Этери , Дишей и Лерой становится темой для пересудов. Даже мои друзья задают ненужные вопросы, а я почему-то предательски выдыхаю, когда понимаю, что почти все думают, что у меня роман с Лерой. Те же, кто отпускает колкие шуточки об Этери, остаются в меньшинстве.

Но это меня мучает. Я не умею врать людям. Особенно мне не хочется врать маме. При условии, что с Этери они подруги, и даже не знаю, что сказать ей, если вдруг мама спросит.

Но мама не спрашивает в лоб, а я предпочитаю молчать. Честно говоря, я сам до конца не понимаю, что у меня с Этери. И если мы вдруг официально объявим о каких-то отношениях, обратно дороги не будет. Мы оба это понимаем и поэтому ничего не делаем.

И когда я возвращаюсь в Москву, то первым делом иду на встречу с друзьями. Но спустя час понимаю совсем другое: я не хочу с ними быть. Мне не смешно и скучно. Я отдал бы все, чтобы оказаться сейчас с Этери, даже, если бы нам пришлось при этом просто молчать.

Я пишу ей сообщение : что ты сейчас делаешь?

Ответ приходит спустя десять минут : «Читаю в кровати и пью чай».

«Я хочу к тебе»,—зажмуриваюсь и отправляю.

«А что тебе мешает?».

И я понимаю, что да, мне ничего не мешает, кроме каких-то барьеров в голове. И я улыбаюсь, прощаюсь со всеми и вызываю такси. Набираю Этери и спрашиваю, что привезти.

—Мандарины,—просто говорит она.

А я бегу в магазин и выбираю три разных вида, беру бутылку вина и вскакиваю в машину.

Когда Этери открывает мне дверь, я понимаю, что она домашняя и сонная…а еще какая-то словно простывшая.

—Акклиматизация,—говорит она и просто пожимает плечами.

—Тогда буду варить глинтвейн вместо обычного вина,—предлагаю я и она соглашается.

Стою у Этери на кухне , включаю конфорку, наливаю вино в кастрюлю, отыскиваю специи: имбирь, корица, гвоздика, перемешиваю, кладу пару долек мандаринов для вкуса. Все это делаю скорее привычными движениями, не думая, что происходит. Этери сидит в кресле, забравшись туда с ногами и наблюдает. Свет падает на ее лицо и золотые волосы и кажется слишком хрупкой с своем кухонной кресле.

Наливаю глинтвейн по большим расписным глиняным кружкам и даю ему немного остыть. Сам подхожу к Этери и нежно целую ее, а потом подхватываю на руки и несу в спальню. Она от неожиданности вскрикивает, а потом обхватывает меня руками за шею и проводит ногтями за ухом. Я чувствую, как от этого дрожат колени и, поэтому, опускаю ее на кровать, закутывая в одеяло.

Приношу глинтвейн и мандарины, кормлю Этери и вытягиваюсь рядом с ней на кровати. Мы включаем фильм с Джулией Робертс «Ешь. Молись. Люби», но Этери засыпает раньше, чем заканчивается кино. Я смотрю, как она спит, касаюсь губами ее горячего лба и выключаю свет.

Потом выхожу из квартиры, захлопывая дверь, вызываю машину и сижу на лавочке, смотря на зимнее небо. Внутри меня тепло. Когда я думаю про спящую в кровати Этери, мне хочется улыбаться.

Дома меня встречает мама и задает вопрос, на который я не знаю, что ответить.

—Дань, где ты так долго был?

Я подбираю слова, а потом говорю:

—Готовил глинтвейн.—и ухожу от остальных расспросов в душ.

Я думаю о том, что на дальнейший логический вопрос «кому», мне придется слишком долго подбирать слова. Мама не готова узнать правду. Да я и сам не готов еще признаться в ней.

Возвращаюсь с душа и нахожу на телефоне короткое сообщение от Этери: «Спасибо, Дань».

И мне с одной стороны хорошо, а с другой очень гадко. Мне кажется, что своим молчанием я ее предаю.