Ее волос манящий теплый шепот (СИ)

Я сжимаю в руках упаковку таблеток и поворачиваюсь к Дане лицом. Он смотрит мне в глаза и все также держит за талию, не собираясь никуда отпускать. Наклоняюсь ближе и целую Даню в лоб, чувствуя, как его сердце стучит громче.

—Так голова болит меньше?

Улыбается.

—Так голова болит меньше,—соглашается он.

Я обхватываю Даню за шею руками и прямо в ухо шепчу:

—А тебе вообще действительно было нужно лекарство?

Даня опускает меня на нижнюю полку и отвечает:

—Мне была нужны ты.

И от этого я чувствую, как щеки начинают пылать.

Мы оба понимаем, что находимся в поезде и сейчас не место и не время для нежностей, поэтому я снова опираюсь на подушку, а Даня закидывает мои ноги к себе на колени.

—Я мандарины принес,—улыбается он и начинает их чистить.—На случай, если бы ты не согласилась дать мне таблетки и не захотела пускать.

Я смеюсь, закидывая в рот сочные дольки и чувствуя, как Даня разминает мышцы на ногах. Зажмуриваюсь и непроизвольно закусываю губу, когда он аккуратно снимает носки, прикасаясь к коже и надавливает на какие-то расслабляющие точки.

Мы не разговаривает с Даней ни о чем. Ни о прошлой ночи, ни о том, что он сейчас делает со мной, и почему я позволяю ему трогать меня такими хозяйскими движениями. Я не хочу задавать никаких вопросов, потому что совсем не знаю,какой ответ желаю сейчас получить.

Под резкий стук в купе влетает Аксенов и огорошено останавливается. Я невозмутимо смотрю на него и вопросительно говорю:

—Да?

Эдуард стирает все эмоции со своего лица и просто отвечает:

—Нам нужно поговорить.

Я киваю и поджимаю под себя ноги, немного подталкивая Даню с полки.

—Дань, принеси, пожалуйста, зеленый чай.

Он хочет вначале что-то сказать, но потом невозмутимо встает и уходит.

Эд садится прямо на место Дани и привычным движением закидывает мои ноги на себя. Я не успеваю ничего сказать, чувствуя его пальцы на ступнях. Мы часто так сидели раньше, поэтому тело не считает это чем-то неественным, хотя я сама уже не знаю, что чувствовать.

—Этери, что ты делаешь?—спокойно спрашивает Эд.—Он же еще мальчишка.

Во мне что-то бунтует и я хочу выдернуть ноги из-под ладоней Аксенова, но он не дает.

—Не злись,— улыбается он.—Ты взрослая, умная женщина и сама все прекрасно знаешь. Не дай этому испортить все.

Мы всегда говорим с Эдом начистоту и не увиливаем. Это деловой разговор двух взрослых людей с общими интересами.

—Почему ты думаешь, что я могу сделать кому-то плохо?—спрашиваю наконец.

—Мне плевать на других, Этери. Я боюсь, что это сделает плохо тебе.

В этот момент Даня входит в купе с чашкой зеленого чая в руках, стараясь не обжечь пальцы. Он видит, как мы сидим с Эдом, но делает вид, что ничего не замечает.

—Мы все тебя ждем, —у выхода говорит Аксенов.—Приходи.

Я киваю и грею ладони о стакан. Даня садится на полку напротив и спрашивает.

—А у тебя хватит сил на нас всех? И на меня, и на Эда?—он переводит все в юмор, который не кажется мне уместным.

—Ты сомневаешься, что я сильная женщина, Глейхенгауз?—возвращаю шутку и отпиваю горячий чай.

Он неприятно проникает в горло и обжигает изнутри.

—Ты пойдешь к ним в купе?—снова спрашивает Даня, никак не реагируя на мой вопрос.

—А ты хочешь, чтобы я пошла?—мы играем в какую-то странную игру, в которой нет общих правил.

И я не знаю, кто сможет в ней победить.

—Я знаю только то, что там никто не расскажет тебе сказку на ночь.

—Про мальчика, который пришел к поэту под дождем?

Даня кивает.

—Тогда я, пожалуй, не пойду…

Допиваю чай, нахожу зубную пасту на столе и выхожу, оставляя Даню одного в купе. Когда возвращаюсь, он держит в руках одеяло и укрывает меня им от пяток до подбородка. Заправляет прядь за ухо, а потом наклоняется к губам и целует. Я не хочу этому всему противиться и целую его в ответ.

—От тебя пахнет лимоном,—шепчет Даня.

—А от тебя— виски,—шучу я.

—Вот поэтому мы подходим друг другу…

Даня гладит меня по голове, перебирая волосы и продолжает рассказывать сказку:

«— А лук-то твой испортился! — сказал старый поэт.

— Вот было бы горе! — сказал мальчуган, взял лук и стал его осматривать. — Он совсем высох, и ему ничего не сделалось! Тетива натянута как следует! Сейчас я его испробую.

И он натянул лук, положил стрелу, прицелился и выстрелил старику поэту прямо в сердце!

— Вот видишь, мой лук совсем не испорчен! — закричал он, громко засмеялся и убежал.

Скверный мальчишка! Выстрелил в старика поэта, который пустил его обогреться, приласкал, напоил вином и дал самое лучшее яблоко!

Добрый старик лежал на полу и плакал: он был ранен в самое сердце. Потом он сказал:

— Фу, какой скверный мальчишка! Я расскажу о нем всем хорошим детям, чтобы они береглись, не связывались с ним, — он и их обидит.»

Даня сидит на самом краешке полки и говорит очень тихо, подстраиваясь под стук колес. В соседнем купе слышен смех, а мне никуда не хочется идти, потому что здесь и сейчас ничего не имеет значения кроме этой старой сказки про мальчика с золотыми волосами.

***

А потом мы снова собираемся в отпуск с Дишей и ее подругами, но одна из них не может поехать. Я решаю вопрос с турфирмой по телефону, когда входит Даня.