– Сбросим вам табуретки, – сообщил я. – Можем и лавку… Поставите одна на другую и, вы же умеете действовать в рамках военного отряда?.. совместными усилиями поползете наверх. Стены далеко, но сможете, я верю в безграничность человеческого разума. Подниметесь наверх, там придется выломать еще пару дверей, совсем пустяки, а спуститься по наружной стене для вас не проблема.
Он провозгласил мощным голосом:
– Это гнусно!
Остальные четверо поддержали его злыми голосами:
– Как вы смеете?
– Мы герцоги!
– Вы должны…
Я вскинул руку, они умолкли, я сказал зловеще:
– Мы можем убить вас всех, зачем нам свидетели? Или вообще не помогать выбраться! Не так ли? Так что не раздражайте. Мы не ваши подданные. Все, я сказал!
Я поднялся, ногой захлопнул крышку, Фицрой пошел за мной следом.
Принцесса все еще на руках у Рундельштотта, молодец мастер, хотя принцесса совсем легонькая, как ребенок, да еще и устроилась удобно, обнимая и перенося основной вес с рук на плечи, но все же держать на руках взрослую девушку…
Понсоменер доложил с ходу:
– Женщин отправил в подвал и запер.
– Всех? – спросил я.
– Надеюсь, – ответил он. – Больше не обнаружил…
– От тебя не спрячешься, – сказал я одобрительно. – Покажи, сколько их было…
Он побежал впереди, а когда я спустился, приоткрыл тяжелую дверь подвала.
Женщин всего шесть, все крестьянской стати, брали их именно для работы на кухне, в прачечной. На меня уставились угрюмо и с некоторой долей страха, в глазах привычный женский вопрос: сейчас будут насиловать или чуть позже?
Среди них и та, у которой грудь до пояса, я улыбнулся ей по-дружески и сказал с похвалой:
– Лерна, спасибо, что спустила нам лестницу!.. Там в залах осталось добро, можешь взять себе.
Она распахнула в изумлении глаза, остальные женщины в испуге смотрели то на нее, то на нас, а когда мы с Фицроем вышли в коридор, он спросил:
– Ты чего?.. Ей за такое знаешь, что будет?
– А зачем мне знать? – огрызнулся я. – Но распутство наказуемо!.. Если не останавливать сейчас всеми доступными способами, потом это распутство вообще разовьется в демократию!
Он пробормотал:
– Наверное… что-то ужасное?
– И не говори!
В главном зале Понсоменер и Рундельштотт все еще осматриваются насчет трофеев, старому чародею труднее всего: на руках принцесса, так и не решился опустить ее на пол задними лапками.
Я крикнул с ходу:
– Быстрее заканчиваем! Времени у нас с воробьиный нос.
– Все зачищено, – заверил Рундельштотт все еще слабым голосом. – Кроме нас и женщин в подвале – никого. Не трусь!
Принцесса подняла хорошенькую головку и посмотрела на меня с укором.
– Рано или поздно сюда приедут, – напомнил я. – А нам за это время нужно убраться как можно дальше. И быстрее. Не думаю, что с потерявшим силы стариком и нежной принцессой сможем двигаться день и ночь по прямой…
– Да заканчиваем, заканчиваем, – огрызнулся Рундельштотт. – Только я не вижу здесь потерявшего силы старика… Или ты о себе? Так ты пока еще на ногах, хотя устал, вижу, хилая теперь молодежь… Но зато капризная.
Понсоменер с мешком из скатерти на плечах направился к распахнутой двери, откуда уже заглядывает совсем близкое и страшное солнце, только вылезающее из-за края земли.
Рундельштотт передал принцессу на руки Фицрою, тот ухватил с восторгом и, опередив Понсоменера, первым успел на лестницу. Та сколочена добротно, удобная, явно не только для охраны, но и для высоких гостей.
Фицрой лихо сбежал, прижимая принцессу к груди, она широко распахнула чистые невинные глаза ребенка, Фицрой сказал ликующе:
– Как прекрасен этот мир… как прекра-а-асен этот мир, ваше высочество!..
Она проговорила нежным тонким голоском:
– Да, глерд Фицрой…
Понсоменер сказал быстро:
– Сейчас приведу лошадей.
– И моего коня захвати, – напомнил я.
В трех шагах от нас из земли с шипением вырвался огонь и взметнулся на высоту в два человеческих роста. В багровом пламени появилось огромное суровое лицо человека с прищуренными глазами и стиснутыми в полоску губами.
Мы не шевелились, а он медленно разомкнул губы и заговорил тяжелым громыхающим голосом:
– Вы убили одного из нашего круга. Он сообщил, что вы пытались установить с ним дружеские отношения. Потому сейчас, когда он взял у вас некую магическую вещь, но обманул, мы не считаем, что вы виноваты. Он был одним из нас… однако он поступил нехорошо и поплатился.
Я сказал с облегчением:
– Вы восстанавливаете мою детскую веру в чистоту и благородство магов. А то, знаете ли, по одному подлецу начинаешь судить обо всех.
Он взглянул на меня строго.
– Это свойственно только молодым, потому часто делают неверные выводы. Взрослые люди осторожнее в выводах. Взрослейте быстрее, это убережет вас от многих…
Он поморщился, словно услышал чей-то настойчивый голос, требующий внимания, лицо отступило в огонь, а пламя моментально втянулось в землю.
Рундельштотт присел на корточки и пощупал землю, откуда к небу рвалось свирепое пламя, но, судя по его лицу, почва даже не нагрелась.
– Иллюзия, – сказал он с облегчением. – Хорошо, а то бывает…
– Даже не попрощался, – заметил я.
– У магов многое иначе, – ответил Рундельштотт.