Ее заветное желание

Ему повсюду мерещилась Дельфина. Казалось, стоит ему обернуться, и она очутится у него за спиной. Или выйдет из сада с охапкой только что срезанных роз. Она мелькала меж теней, наполнявших гостиную, библиотеку, его спальню. Он просыпался с ее именем на устах. Ее лицо неотступно преследовало его. Он читал газеты в одиночестве и думал о том, как истолковала бы она последние новости. На полках в библиотеке он искал книги, которые могли бы быть ей интересны. Стоя у окна, ловил на себе взгляды женщин, проезжавших мимо дома в открытых колясках, и сердце его замирало всякий раз, когда ему казалось, что это Дельфина смотрит на него из-под полей модной шляпки.

Но она оставалась в Ниланд-парке, а у него были другие, неотложные дела.

И чем больше он думал о них, тем больше проникался уверенностью: именно Родейл начал распространять слухи о нем и подбросил ему в квартиру украденные вещи. Стивен видел их в руках у капитана – во всяком случае некоторые. Майор продолжал шагать, стиснув кулаки. Невозможно было доказать, что Родейл вытащил расписку у него из кармана. Наверняка это произошло после боя, на поле сражения. Неужели этот человек настолько лишен нравственности?

Хотя, возможно, именно Родейл вытащил Стивена с поля боя. Ему очень хотелось вспомнить все, но после падения с коня в памяти следовал провал – до того момента, как очнулся и услышал голос Дельфины. При мысли о ней у Стивена опять сжалось сердце.

Он попытался вспомнить, видел ли Родейла во время сражения. И, конечно, не вспомнил. А после боя он вообще ничего не видел. Но наверняка капитана мог кто-нибудь заметить, когда он приходил, чтобы обыскать карманы его кителя.

Стивен рассказал Николасу о расписке.

– У тебя есть доказательства? – спросил тот.

– Конечно, нет. Расписка пропала. Но ведь я собирался выдвинуть против него обвинения, Ник. Я предупредил его об этом, перед тем как отправиться к месту сбора полка.

Николас заерзал.

– Кто-нибудь слышал ваш разговор или видел тебя с Родейлом?

– Мы были вдвоем. Я повертел у него перед носом распиской и положил ее в карман, – настаивал Стивен. – У него еще в руках была фляжка с чьим-то вензелем, чужая. По его словам, какой-то офицер должен ему, поэтому разрешил самому взять что-то из его вещей.

– И что в этом странного? – удивился Николас.

– А то, что Родейл был должен каждому, но никто не был должен ему.

– Это твое мнение, – вздохнул Николас. – Послушай, существует миллион возможностей того, как пропала расписка. Элинор могла уронить и потерять ее, когда проверяла твои карманы, или она выпала каким-то образом во время боя.

Стивен почувствовал, как на него наваливается свинцовая тяжесть.

– Мы можем хотя бы допросить Родейла? Пусть он отчитается в своих действиях.

– А в чем мы его можем обвинить? В том, что приставал к даме на балу? К той самой, с которой ты потом… – Николас замолчал. – Он ведь ушел, когда ты пригласил леди Дельфину на танец. Это, кстати, единственная стычка между вами, у которой наверняка найдутся свидетели. Ты хватаешься за соломинку. И не избавишься от выдвинутых против тебя обвинений, если начнешь обвинять кого-то другого.

Николас встал, и Стивен почувствовал, как разочарование, словно сгусток огня, жжет его изнутри.

– Я съезжу в штаб, посмотрю, нет ли новостей о Холлете. Заявления твоих однополчан лежат на моем столе. Можешь с ними ознакомиться – вдруг найдешь какую-то зацепку, но без доказательств против Родейла все это бессмысленно.

Стивен смотрел, как уходит его единственный преданный друг. Слово майора, его честь не значили почти ничего даже для Николаса.

Он сам начал сомневаться – может, он все выдумал? Неужели Родейл – этот мошенник, задира и распутник – на самом деле настолько умен? Это казалось нереальным. Но если бы майору было известно, где сейчас обретается Питер Родейл, он бы бросил перчатку в лицо мерзавцу, а потом пристрелил.

Стивен отложил последний документ: это было еще одно заверенное заявление от лейтенанта, которого он едва знал, – и устало потер глаза. Таких заявлений набралась толстая стопка, которая лежала на столе возле его левого локтя. Складывалось впечатление, что все, кто был с ним знаком, считали его либо трусом, либо вором, либо тем и другим одновременно.

Опрошенные однополчане – офицеры, с которыми Стивен был знаком, с которыми несколько лет подряд воевал плечом к плечу, а также пил и играл в карты, – теперь вспоминали о нем какие-то несущественные мелочи, какие-то его высказывания из тех, что не отложились в памяти, и совершенно невинные вещи в их устах вдруг приобретали дурной смысл.

Обвинения против него были основаны по большей части на разговорах и сплетнях, но откровенной лжи, которую он надеялся обнаружить, не было. Получалось так, что любого живущего на земле человека, игнорируя его честь и достоинство, можно было обвинить в самых гнусных преступлениях.