Ее звали княжна Тараканова

Знать, не знать или не хотеть знать — каким путем проходят эти градации в позиции следствия? В официальной версии Рим — это десятки имен, не умещающиеся в днях события, здесь — пустота. И в том же неподписанном письме Алексею Орлову: «…Уверенные в вашей честности, граф, имели мы намерение лично побывать в Ливорно, но обстоятельства тому воспрепятствовали. Неоднократно доказанная вами при разных обстоятельствах честность свидетельствует о прекрасном вашем сердце. Подумайте, граф, поразмыслите: если присутствие наше в Ливорно, по вашему мнению, нужно, уведомьте нас о том с подателем сего письма. Он не знает, от кого и кому привезено им письмо, и потому можете доверить ему ответ, а чтобы не возбуждать его любопытства, адресуйте на имя г. Флотирона — это мой секретарь».

Следствие не заинтересовалось и Флотироном, не сделало ни малейшей попытки установить его личность. А ведь кому, как не секретарю, быть в курсе всех связей, знакомств, переписки неизвестной?

И остается еще дата письма — июль 1774 года. Алексей Орлов не только не начинал тогда искать «самозванку», даже не догадывался о ее существовании — утверждает обвинение. Тогда откуда же появляется обсуждение возможности и целесообразности приезда в Ливорно — некий аванс со стороны неизвестной?

Позиция Орловых при русском дворе ни для кого в Европе не представляла тайны. Можно было рассчитывать на их жажду мести и власти. Но не менее вероятной представлялась бы и попытка вернуть утраченные милости наиусерднейшей службой Екатерине. Откуда же такое доверие неизвестной к Алексею Орлову доверие до того, как он представил оговоренные тeм же письмом доказательства верности «самозванке»? Без этих действительно необходимых доказательств все начинает смотреться продолжением когда-то начатых переговоров и договоренностей.

Ливорно

В Ливорно, в тот самый день обедали они у английского консула кавалера Дика, а после обеда просила она графа, чтоб посмотреть ей российской флот, в чем он сделал ей удовольствие, спрашивая, на какой хочет она корабль; она отвечала, что лучше желает видеть адмиральской. Граф проводил ее на оный со всею ее свитою, куда пришед и сам, сказал ей, что она увидит морскую экзерцицию, которая и действительно, при многократной из пушек пальбы, происходила.

Потом граф от нее отлучился, а она, ожидая его, услышала от пришедшего к ней офицера, что ее велено арестовать. От сей вести пришед она в крайнее смущение и отчаяние, послала к графу письмо, в котором она сказывала ему свое удивление, что поступая с нею всегда учтиво, вздумал так ее обидеть, и чтоб он, по крайней мере, повидался с нею и открыл причину такого жестокого с ней поступка. На сие ответствовал он письмом, при сем в оригинале приложенном.

С сего времени осталась она на адмиральском корабле с своею служанкою и поляками, а из вещей ее, сюда привезенных, прислали к ней некоторую часть на другой день, а достальные привезены уже в Гибралтар на фрегате.

Из Ливорнского порта поехали они, спустя после ареста дни два, в море, и с того времени никаких больше приключений ей не было.

В 1867 году начальник II Отделения Личной канцелярии утверждал, что письма неизвестной к Орлову в деле нет. Он счел необходимым указать, что находящееся там неграмотное и несвязное послание на немецком языке без подписи и даты, возможно, — но не более того! — является упомянутым ответом Орлова. Характер почерка анализу не подвергался. Сам Алексей Орлов ни по этому, ни по какому другому поводу допрошен не был.

Неизвестная — А. М. Голицыну. Перевод с французского. Петербург. Равелин Петропавловской крепости. 1775 г.

Ваше сиятельство!