Эффект бабочки. Израиль – Иран: от мира – к войне, от дружбы к ненависти

«Да не говори же мне, где ты будешь прятаться. Это же тайна. Я не должен знать где…

3 июня 1982 года палестинские террористы тяжело ранили посла Израиля в Англии Шломо Аргова. Самолеты израильских ВВС нанесли удар по стадиону в Бейруте, под трибунами которого хранились боеприпасы террористов, обстреливающих «Катюшами» весь север Израиля, от Нагарии до Кирьят-Шмоны.

Началась всеобщая мобилизация. Шоссе с юга на север были забиты бронетехникой. Военный министр США Каспар Вайнбергер потребовал от Израиля немедленного прекращения огня, грозя расторжением оборонного соглашения.

Армия обороны Израиля вошла в Ливан. После трех дней беспрерывного обстрела севера страны, наступило затишье, и жители вышли из бомбоубежищ.

В ночь на 4 июня из какого-то телефона-автомата позвонил сын:

«Мы входим. Держитесь и не беспокойтесь за меня».

Лицо жены было залито слезами.

Тяготение души

В эти тяжкие дни, когда от сына с фронта не было никакой весточки, я спасался тем, что не переставал размышлять над теорией единого духовного поля.

Как никогда обостренный ум пришел к выводу, что, подобно тяготению пространства, есть тяготение души, а нередко душа себе в тягость и нельзя оттягивать час ее выздоровления.

Искривление пространства спирально держит это пространство.

Искривление души уничтожает ее.

Минуты напряжения, доводящие до удушья, были не так уж часто, но выносились с трудом.

Мгновенно возникала мысль: переживу этот миг, и жить мне долго.

То же повторил сын, вернувшись на побывку из Ливана. Удушье возникло там из-за того, что рядом с их бронетранспортером взорвалась мина и настолько близко, что взрыва не услышал, но всего сжало до удушья.

В эти дни я много занимался в библиотеке Бар-Иланского религиозного университета. Как в любой библиотеке, в матовом свете настольных ламп царила атмосфера напряженного интеллекта, но сама изучаемая материя – Талмуд и Мишна, сама графика этих книг, хранящих в себе медлительность размышления, спрессованного временем, давали особое, странное чувство какой-то даже праздничной безопасности в лоне Всевышнего.

Я начинал понимать необычайно покойный образ жизни тех, кто существовал в двух мирах. Один мир был обычным, с его суетой, страхом и мелкими заботами. Другой ежеминутно восходил из потока древних букв жизнью праотцев, погруженных в этот книжный поток, как в свежее течение вод Иордана, и в нем никогда не испытывавших скуки и страха перед вечностью.

Но понимание этого было поверхностным, головным, отвлекающим, ибо в дни войны именно в страхе и мелких заботах, во внезапном телефонном звонке, стуке в дверь, слове, оброненном случайным прохожим или соседом по столу в читальном зале, таилось будущее, которое могло мгновенно перевернуть всю жизнь.

Раньше, в мирные дни, я проверял серьезность читаемой мной книги малозначащими разговорами в соседней комнате или за соседним столом: отвлекало ли это от чтения.

Теперь эту меру сменила иная мера, прирастающая к любому звуку, вскрику, бормотанию, плачу или молчанию, угрожающе растянутым пространством и временем войны.

Я собирался лечь спать. В этот миг раздался стук в дверь. Сердце замерло. Жена мгновенно вскочила, но боялась подойти к двери.

Я заглянул в глазок и с каким-то незнакомым самому себе вздохом, в котором выразилось все, что было загнано на дно души, отворил дверь. Перед нами стоял сын, почерневший от загара, с выгоревшими до цвета соломы волосами и выцветшей в какой-то неопределенный цвет формой.

Началась невероятная суматоха. Жена поставила на огонь кастрюлю с пельменями, я наливал ванну. Тут оказалось, что весть разнеслась по всему дому. В дверь беспрерывно стучались соседи. Кто нес торт, кто трехлитровую банку с вишней, закрученную старым домашним способом, кто коробку шоколадных конфет. Дом продолжал гудеть далеко за полночь, в то время, когда сын заснул в ванной, разморенный горячей водой, был разбужен с трудом и уложен в постель. После того, как выпустили воду, в ванной остался – толщиной в несколько пальцев – суглинок, принесенный из Ливана.

Несколько часов, потрясших мир

Некоторое время до начала войны Асад ввел советские противовоздушные ракетные батареи САМ, в Ливанскую долину – Бекаа.

«Берегись, – взывал к нему Менахем Бегин, – там тебя поджидает Рафул».

Журналисты Израиля подзуживали своего премьер-министра: «Ну-ка, ну-ка, покажи, Бегин, на что ты способен?»

Тем временем над полем разворачивающихся боевых действий стаей ос кружились беспилотные самолеты. На центральном экране главного компьютера в командном бункере ВВС Израиля из всей этой мозаики поступающей видеоинформации можно было мгновенно выделить необходимый фрагмент с точными координатами его места и движения пехотного или танкового подразделения.