Эффект бабочки в СССР

У меня волей-неволей вырвался нервный смешок. Тут меня едва не разорвало на тысячу маленьких медвежат, а он — тоже про уши! Чего они все так об ушах моих беспокоятся-то? Скосив глаза, я увидел белый металлический сосуд с оранжевой надписью «Пантенол». Страна-производитель — Болгария!

— Пшикайте! — милостиво разрешил я. — Боялся — станете Вишневским мазать, а я его запах бе-е-е…

— Ишь, нежный… Бе-е-е-е ему! Уй-ю-юй, можно подумать, какая цаца! Хотите — пойдите и киньтесь головой в навоз, если вам не нравится советская медицина. Вот я для вас даже препарат новый трачу, а лучше бы оставил для кого-то приличного.

— Так приличные к приличным пошли, — хмыкнул я. — А меня к вам привели.

Сначала негодующе зашипел медик, потом — извергаемый из баллона пантенол. Не аэрозоль, а что-то вроде пены. Моим многострадальным ушам стало ощутимо легче.

— А что такое гуды? — спросил я. — Это на болгарском?

— Какие-такие гуды, молодой человек? — доктор (или фельдшер?) воззрился на меня с осуждением.

— Ну вот, на баллончике написано — «герпес на гудах от солнца»… — скорее всего, опечатка закралась на производство к болгарским товарищам, но переспросить, определенно, стоило.

— Ой-вей! — наконец-то спалился медик. — Люди, плюйте на него, такого зануду я не видел слишком давно! Это же не человек, это бычий цепень!

Расставались мы вполне довольные друг другом.

* * *

Кандаурова и его «индейцев» никто наказывать не собирался. Видимо, спасенный полковник был фигурой значительной, а то, что разведчики тащили в тех странных ящиках — штукой очень ценной. Со старшинами мы попрощались тепло — обменялись адресами, договорившись «как-нибудь, где-нибудь…» В конце концов — все с Полесья, а там не захочешь — а встретишься! Они убыли с колонной на Пули-Хюмри, оттуда — на Мазари-Шариф и в Термез. Перед отъездом Гумар и Даликатный долго о чем-то толковали с полковником, кивая на меня.

Темнело. На пустыню опускалась ночная прохлада. Я знатно задолбался, и самой большой моей мечтой было хорошенько выспаться, забравшись под одеяло и укутавшись с ног до головы. Потому — забрал своё барахло и побрел в гостевую палатку, там имелась лишняя раскладушка. На остальных — спали свободные от работы и ремонта машин «индейцы».

Броник я отправил под кровать, хотел туда же запнуть и рюкзак, но вовремя вспомнил, что такой пинок может дорого мне стоить. Там ведь лежал хайбер! Распорю ногу, попорчу вещи… Посему — поставил свою видавшую виды торбу аккуратно, рядом с сумкой с фотоаппаратурой у изголовья. Моему трофейному ятагану вообще-то следовало придумать какие-то ножны или чехол… Может быть, тут имеются умельцы?

Я наклонился, сунул руку в рюкзак и ухватился за костяную рукоятку хайбера, и вдруг меня прошиб холодный пот: на раскладушке что-то шевелилось! Не заорать благим матом стоило мне нескольких десятков седых волос и едва не случившегося сердечного приступа. Ухватившись за самый дальний угол стеганного одеяла, отдернул его прочь, и заорал только после этого…

Оливково-серая, длинная, ужасная гадина извивалась на моей постели!!!

— Кур-р-р-рва!!! — выхватив ятаган из рюкзака, я принялся рубить чешуйчатую сволочь, завывая и матерясь, и совершенно не обращая внимания на тот факт, что вместе с незваной ядовитой гостьей превращаю в обломки и собственной спальное место. — Ы-ы-ы-ы!

Конечно — поднялась суматоха и паника. Первыми подорвались с мест «индейцы» — вертолетчики и, завидев меня, размахивающего огромным тесаком, выпрыгнули на улицу. Взвыли сирены, забегали солдаты, примчались Кандауров с полковником. Они сумели забрать хайбер и оттащить меня от кровати.

— Ну ты видел? Видел? — тыкал я пальцем в сторону палатки. — Змеюка! Гюрза! Гадюка, чтоб ее! Какого она там хера…

— Psammophis lineolatus! — медикус уже был тут как тут. — Самая обычная стрела-змея, а никакая не гюрза. Ее укус опасен разве что для ящериц или птичек, а для такого крупного мишугине копф, как вы — совершенно безвреден.

— Ой, доктор, идите и поцелуйтесь с ней, если хотите! — меня била крупная дрожь, зубы клацали.

Взрывы? Стрельба? Змея — вот что на самом деле страшно! Вот где меня накрыл смертный ужас!

Полковник протянул мне фляжку со спиртным, и я сделал несколько мощных глотков. Честно говоря — полегчало. А белохалатный аспид сказал:

— Там нечего целовать. Вы таки сделали из нее отличный фаршмак, и из раскладушки — тоже. Вы что-то имеете против раскладушек, молодой человек, или тут есть какая-то другая веская причина?

— Слушайте, у вас в Дубровице родственников нет? — понемногу успокаивался я. — Очень вы мне одного музейного работника напоминаете и одного корявщика. Обоих сразу и каждого по-отдельности.

— Нет у меня никаких родственников в вашей Дубровице… Я из Бобруйска! — с гордостью провозгласил медик.

Что ж, это многое объясняло.

* * *