Эффект бабочки в СССР

В общем, если бы не Каневский и не утренняя настырность Гериловича, который чуть ли не за ногу стащил меня с кровати — день можно было бы считать удачно начавшимся.

* * *

— А я за Кармаля! — заявил Мустафа, водитель совершенно невероятного транспортного средства. — Как Кармаль пришел — моего дядю отпустили из тюрьмы. Брата отпустили из тюрьмы. Дети в школу к шурави ходят. Может, сын инженер-саибом станет. Я работу у шурави получил. Кто воюет с шурави — тот дурак! Солдаты придут и уйдут, а то, что построили — останется нам, народу Афганистана!

Его русский был неплох, и он кривил душой — к «шурави» Мустафа устроился работать далеко не вчера, а несколько лет назад, и потому так навострился трепаться по-нашему. Советские специалисты учили и строили в ДРА гораздо раньше, чем численность советских войск в стране была резко увеличена в декабре-январе… «Шурави» плотно осваивали Афганистан с пятидесятых годов, если быть точным. Гидроэлектростанции, заводы, больницы — чего только ни появилось здесь благодаря интернациональной помощи… По-хорошему, вести отсчет интервенции — или, если угодно, вмешательству СССР в дела Афганистана именно с зимы 1979–1980 годов было некорректно, но кого это будет интересовать в будущем? Тем более — вмешательство это, изначально мирное, с применением «мягкой» силы, в моем будущем постепенно превратилось в… В то, во что оно тут пока еще не превратилось.

— Я вот чего понять не могу, — продолжал вещать Мустафа, крутя, как сумасшедший, руль своего пепелаца. — Так это почему если со-ци-а-лизм, то обязательно — против Всевышнего? Вот это совсем плохо, понимаешь? Не примет у нас народ такого со-ци-а-лиз-ма, хоть пятьсот школ построй. Не та у нас страна.

Я понимал. У нас ведь тоже раньше была «не та страна». Шестьдесят лет назад. Так что ничего путного ответить я ему не мог, поскольку был с ним в целом солидарен. Этот афганец крепко ухватил загорелыми руками оплетенный бисером руль, ёрзал на обшитом бархатом сидении и говорил еще что-то: про цены на муку, электрификацию и наглых царандоевцев, и почему-то — про Панджшер. Было у меня подозрение, что и сам Мустафа, и эта машина, раскрашенная в невообразимые цвета и с цацками, висюльками и бахромой по всем стеклам, совсем не просто так тут нарисовались, но уговор с Гериловичем был простой — я занимаюсь своими делами, он — своими, а если мне начинает грозить опасность — он или его люди сообщают мне об этом прямо и недвусмысленно.

А потому — у главной базы витебских десантников, что находилась недалеко от Кабульского аэродрома, я выпрыгнул на сухой хрустящий гравий, хлопнул дверью, помахал Мустафе и двинул к КПП.

— А ты что за хрен с горы? — спросил меня хмурый терминатор практически двухметрового роста, а потом в его васильковых глазах появилось узнавание: — Э-э-э-э, это тебя мы, что ли, в Термезе высадили вместо Ташкента? Ёлки! Добрался!

Десантник в полном боевом облачении и вооруженный до зубов действительно производил грозное впечатление. Мало на кого в этом мире Гера Белозор должен был смотреть снизу вверх! И когда такие встречи случались, это немного угнетало. Я ведь его тоже узнал — мы вместе с этим восточнославянским Шварценеггером дышали килькой через кислородную маску, только в положении сидя он не казался таким верзилой. Хотя какой он, к черту, Шварценеггер? Дольф Люндгрен и есть, только личико не такое квадратное! Иван Драго, Красный Скорпион и вот это вот всё…

— Жихарев! — крикнул сей достойный последователь дела бессмертного дяди Васи. — Жихарев, звони замполиту, скажи — журналист пришел, из «Комсомолки»! Щас, тащ журналист, щас разберемся. У тебя же документы есть? Проходи в караулку, надо подождать немного — и вас пропустят.

И они начали разбираться. Идея была какая — взять несколько бойцов из Беларуси, сфотографировать, побеседовать с ними о житье-бытье, не заостряя внимания на военных подвигах. Но специфика деятельности витебской десантуры была как раз в том, что с самых первых дней в Кабуле десантники насовершали этих подвигов по самое не балуйся, и их начальство боялось «как бы чего не вышло», если подчиненные обмолвятся о всяких жутко секретных операциях хоть полсловом…

Наконец — замполит нашел мне на растерзание двух парней, которые пару недель назад помогли на пожаре местным: вытащили из горящего дома двух угорелых мужиков, осла, козу, восемь единиц домашней птицы и перепуганную бабулю в парандже. Пацаны так и сказали — «восемь единиц домашней птицы». Эти ребята были уроженцами славного града Чечерска, учились в одной школе в параллельных классах и призвали их тоже в один день, так что ладили мои собеседники друг с другом отлично и понимали один другого без слов.

Мы сидели за столом в помещении навроде комнаты отдыха или читального зала, на обычных деревянных стульях с красными матерчатыми вставками, и трепались довольно свободно. В ленинский уголок решили не ломиться — обстановка там не располагает к откровенности, и, хотя в душу я хлопцам не лез, но…