Эффект бабочки в СССР

Я трепался о нашем полесском житье-бытье, браконьерах, кладбище, маньяке, черных бутлегерах из Дубровицы… Попытка поведать про Афганистан закончилась специфически: Ким Хо Джон полез в ящик стола, извлек оттуда целую стопку номеров «Комсомолки» и принялся показывать мне мои материалы — один за другим!

— Ты большой молодец, Белозор. Большой молодец! Эх, если бы кто-то рассказывал так про нашу войну… — уточнять, какую именно войну он имел в виду, я не стал.

Одеяло мне пригодилось: ночью было чертовски холодно.

* * *

Гена, он же Гён Хи, приличный и интеллигентный молодой человек повадками наёмного убийцы из голливудских фильмов, приехал с самого утра… Елки-палки, если бы не его аккуратная короткая стрижка, явно шитый на заказ старомодный костюм в полосочку и эта хищная скупая грация — он вполне бы сошел за одного из смазливых мальчиков-айдолов из кей-попа, от которых с ума сходили в мое время интеллектуально нестабильные школьницы.

Тепло поприветствовав дядюшку, Гён Хи — Гена скрылся в ванной комнате, чем-то там гремел некоторое время, а потом вышел наружу и кивнул мне:

— Ну что, вам нужно собираться? Или вы готовы? Вещи можете положить в багажник машины — поедем смотреть парад на Новой площади!

Парады я не очень любил, но осознание того, что мне не нужно было там работать, а можно было просто стоять и смотреть уже стимулировало выброс серотонина в кровь. Хотя — Гена как раз, судя по всему, собирался там работать. Бдить!

Машина была легендарная — белая «Волга». Ну да — белые для Средней Азии, черные — для Кавказа… Конечно, мы не смогли доехать прямо до Новой площади, остановились на какой-то стоянке и пошли пешком. Никто нас не останавливал, Гена только кивнул постовым пару раз. Я вовсю вертел головой, разглядывая необычный архитектурный ансамбль площади всё в том же сказочно-восточно-советском стиле, пока мы, наконец, не заняли места на трибунах, среди нарядно одетой публики. И понеслось:

— Товарищ генерал полковник! Войска Алматинского гарнизона! Для парада! В ознаменование шестидесятилетия Казахской советской социалистической республики и Коммунистической партии Казахстана! Построены! Командующий парадом — генерал-лейтенант Нурмагамбетов!

— Здравствуйте товарищи!

— Здра! Жла! Тащ! Генерал! Полковкник!

— Поздравляю вас с шестидесятилетием Казахской советской социалистической республики и Коммунистической партии Казахстана!

— Ура, ура, ура-а-а-а!!!

Палящее солнце, рокот барабанов, медные голоса труб, гром солдатских сапог по брусчатке, проезжающая мимо военная техника, сверкающая свежей краской. Трибуна, на которой я разглядел Брежнева и Косыгина, и еще человек двадцать — тех самых, вершителей судеб миллионов.

Честно говоря, после Афганистана на парад смотреть было тошно. Когда всё закончилось, Гена сказал:

— Теперь поехали, будем ждать Сазонкина.

И мы поехали. Я так понял, что этот советский кореец сейчас играл роль кого-то вроде закрепленного за белорусской делегацией дежурного водителя. Понятно — был он из непростых. Но при этом — явная креатура кого-то из их местных машеровских союзников. Я в казахстанской политике был совсем не силён — знал только, что примерно в это время Нурсултана Назарбаева вроде выбрали депутатом верховного совета СССР, и какие-то высокие посты в Компартии Казахстана он уже занимал. Больше ничего про местную верхушку я не ведал, а потому и гадать было бессмысленно.

— И долго ждать? — спросил я, когда мы остановились у очередного советско-восточного роскошного здания, навертев кругов по Алма-Ате.

— А ты как думаешь? — в глазах Гён Хи сквозила вселенская печаль.

— Пойду тогда за газетами схожу, что ли? И перекусить что-то возьму.

— Не заблудишься?

— Не заблужусь.

* * *

Заседать закончили только к вечеру. Мы выпили по литру «Ситро», сожрали, наверное, дюжину котлет в тесте на двоих, решили все кроссворды и прочитали от корки до корки все газеты, которые я принес из ларька «Союзпечати». Конечно — «Комсомольскую правду» — тоже. Гена сначала поверить не мог, что материалы про бойцов Московского погранотряда писал я, а потом, наконец, уверовал и проникся. В отличие от своего дядюшки (реального или мнимого) — он «Комсомолку», видимо, не выписывал.

— Сам писал? Ну, в смысле: поговорил с ними, походил там, посмотрел — и вот это вот написал? И в газете напечатали? — его удивление было очень сильным, как будто оказалось, что я как минимум волшебник в голубом вертолете. — То есть сам? Никто не помогал? Ну, даешь!

Это было так искренне, так простодушно, что я, только-только собравшийся было обидеться, вдруг рассмеялся. Ну а что? Могу ведь я восхищаться виртуозным пианистом, акробатом на трапеции или художником, который при помощи кисти и красок творит на холсте настоящее чудодейство? Почему вот этот казахско-советский кореец не может так же восхищаться чьим-то умением облекать чужие рассказы и собственный опыт в слова и предложения?