Эффект бабочки в СССР

— Ты еще здесь? Всего хорошего, можешь собираться, пресс-атташе посольства оформит все документы… — ворчливо проговорил он, когда, наконец, поймал все бумажки.

— И вам — всего хорошего! — я со скрипом отодвинул стул, встал и вышел, сдержавшись чтобы не ляснуть дверью. — Любимый мой, родной…

* * *

Я поверить не мог, что покидаю Афганистан. Эти три месяца слились для меня в один жаркий, длинный, душный полдень, до краев забитый невероятными встречами, горными дорогами, запахом бензина, плова, спирта, пороха, человеческй крови и пота. Это не было похоже ни на один из фильмов или передач, что я смотрел тогда, в будущем. И ни на одно место из тех, где я побывал здесь, в прошлом.

И теперь, стоя на бетонных плитах Кабульского аэропорта, я отчетливо ощущал — сюда мне еще предстоит вернуться. Мне — или Белозору?

Этот вопрос вызвал в душе неприятный холодок самим своим появлением. От дурных мыслей меня отвлек топот солдатских ботинок и нерешительное сопение за спиной. Обернувшись, я увидел смуглого голубоглазого десантника — совсем молодого, скорее всего даже — из солдат первогодков. Крепкий, широкоплечий, невысокий, с вихрастыми волосами… Его лицо было мне знакомо, но вспомнить, как его зовут, я не мог. До тех самых пор, пока он не заговорил:

— Вы — Белозор? Товарищ Белозор, вы что — улетаете? А как теперь…

— Что — теперь?

— Теперь страшновато будет, — шмыгнул носом он.

— А до этого не было?

— Ну, мои пацаны говорили, что вы можете, ну… Ну, по руке, это самое…

— А звать тебе как, это самое?

— Максим Гвоздев!

— Ох! — в голове моей будто взорвалась бомба.

Я писал про него — через сорок лет! Он был наш, дубровицкий! Но помнил-то я Максима Сергеевича уже взрослым, состоявшимся мужиком, пожившим и успешным. Начальник фанерного цеха на ПДО — это не шутки! Женат, дети, внуки, джип-триалом занимается… Будет заниматься. Потому что — водитель, фанат мощных машин и всего, что с ними свяязано. Был ранен во время перегона колонны на Кандагар, едва выжил. То есть — еще не был, это осенью, кажется, произойдет. Надо посоветовать ему обратить внимание на бронирование кабины «Урала», что ли…

— Давай сюда руку, Максим Сергеевич, — сказал я, и, присмотревшись к его покрытой несмываемыми пятнышками машинного масла ладони, улыбнулся. — Веди себя хорошо, не пей водку, чаще пиши письма маме, не добавляй зла… И повесь на дверцы кабины бронежилеты — с обеих сторон. Они вроде как раз вот-вот в Витебскую дивизию поступать начнут. Хорошо? Понял меня?

— А… — десантник-водитель хлопал голубыми глазами — Ага! Понял… Понял!

— Трое внуков у тебя будет, классные такие хлопчики, на тебя похожие, голубоглазые.

— Ого! — он расплылся в счастливой улыбке, и почему-то кинулся обниматься. — Удачного полета, Белозор! Давай, ты им там покажи, в Союзе! Накрути хвосты! Чтоб знали! Давай!

Я похлопал его по спине, отвечая на объятья. Честно говоря, это было жутко неловко, но всё-таки — приятно. Всё время, пока шел к аппарели самолета до Термеза, я не мог сдержать дурацкую ухмылку. Настроение зашкаливало — определенно, встречу с Гвоздевым я решил считать добрым знаком!

А потом огромная металлическая хреновина, управляемая человеческой волей, разогналась на взлетной полосе, и, вопреки здравому смыслу, оторвалась от грешной земли, втянула в себя шасси и взмыла в небеса.

Полетели крутить хвосты!

Глава 21, в которой фигурируют корейцы и соловьи

Аэропорт Алма-Аты впечатлял! Его фасад в восточном стиле подошел бы скорее медресе или мечети, или — дворцу какого-нибудь султана. Вообще, весь этот удивительный город был полон контрастов: причудливое смешение сталинского ампира, конструктивизма, национальной архитектуры, мрачных серых панелек и глиняно-камышитовых бараков придавали ему ни с чем не сравнимый шарм.

Я прибыл в столицу Казахской ССР двадцать пятого августа, после недельной передышки в Термезе, где меня принял в свои объятия обходительный Валеев и едва ли не за ручку ходил со мной по учебкам и ездил по погранзаставам. Я действительно хорошо ел, спал и плодотворно работал. Хотя интервью с Масудом явно подвисло в верхних эшелонах партийной иерархии, материалы о бравых погранцах в стиле «служат наши земляки» ставили с удивительной регулярностью: рубрика в Комсомолке стала еженедельной, и занимала порой целую полосу!

Полоса — это не колоночка, не столбик. Это полноценная газетная страница. Можете себе представить: какой-то хрен с Полесья заимел себе такую площадку для публикации? И я не мог. Где «Комсомольская правда» — самая популярная газета в Союзе, и где Гера Белозор — тот который придумал штаны и «пишет про всякое говно»? Рядышком. оказывается. Головокружительный успех.