– А если без шуток, – говорит психолог, – то реанимацией дело вполне может закончиться. И учтите, не только вино, водка и пиво вам противопоказаны, но и любые спиртосодержащие лекарства, квас, забродившее варенье или старый кефир.
– Старый кефир я и раньше не пила. – Она хихикает, психолог смотрит на нас укоризненно. Мне тоже кажется, что ведет она себя пошло. Явно переигрывает.
Мы выходим в коридор, мать делает кислую физиономию и, помахав мне ручкой, уходит в другой кабинет, а появляется минут через десять, может, пятнадцать. Неестественная веселость исчезла. Мороженого она не хочет, в Музей граммофонов тоже. Она хочет домой, устала. Я предлагаю подъехать остановку на автобусе. Отказывается, и мы медленно бредем по Каменноостровскому. Я спрашиваю, что с ней делали.
– Ничего особенного. Нацепили на голову электроды, блокировали в мозге зону тяги к возлияниям. Предлагали «провокацию», чтобы я попробовала спиртного, а меня бы потом откачивали. Я категорически отказалась.
Дело было сделано, но нельзя сказать, что я успокоилась.
Утром вхожу к ней, сидит на постели, «взгляд в землю». Поднимает на меня глаза и говорит обреченно:
– Теперь я полноценный член социума! 78
Томик разглядывает себя в зеркале.
– Догадайся, что Петрарка назвал «постоянным недоброжелателем»? Старик был прав.
– Ты надеялась там увидеть Мэрилин Монро? – спрашиваю ее.
– Это, конечно, перебор. Но, по крайней мере, не «Любительницу абсента».
Еще накануне я дала Томику письма, которые получила от тети Таси. И только тут вспомнила, что так и не отнесла кассету для старого магнитофона в мастерскую. По дороге в продуктовый зашла в фотомагазин «Яркий мир». Перевести запись со старой кассеты на диск можно, но без гарантии. И вот я получаю и кассету, и диск. Дома вставляю диск в магнитофон, зову Томика, и мы слышим голос матери тети Таси – Киры Петровны, которую так любила Томик:
«Ты настаиваешь записать мой голос. Я думала, что сказать, но ничего не придумала».
Томик начинает беззвучно плакать, я хочу выключить звук, но она меня останавливает, и запись идет дальше.
«Я теряюсь перед микрофоном. Вряд ли что связное скажу. Вот я и решила читать. Не бойся, это не «Война и мир», это всего лишь сказка, написанная твоим дедушкой для меня. Было мне тогда три года. Называется сказка «Василек и Лопушок». Слушай.
В дачном дворике, таком, как у нас, у забора, рядом с широким лопухом, расцвел синий глазок Василька. Вечером, накануне, ничего не было, а наутро – глянь! – синеет и качается на длинном стебельке. Все удивились, откуда взялся Василек, а Кирочка захлопала в ладоши, заплясала около Василька, запрыгала на одной ножке, не заметила и Лопушок примяла. Весь день засматривалась Кирочка на Василек и напевала: «Мой Василечек, синий Василек». Во время обеда дважды выскакивала из-за стола, а вечером – никто не слыхал! – сказала ему: «Спокойной ночи, Василек!»
Едва уложила мама Кирочку в постельку, видит она, в темном углу зажглась синяя звездочка, дрожит и колышется. Села Кирочка в кроватке, смотрит, а это Василек, уже к самой подушке переместился, манит, а в руки Кирочке не дается. Тянется она к нему, а Василек откачнется, никак не достать. Все зовет, играет, мигает синим ласковым светом. Не заметила Кирочка, как из кроватки вылезла, как за Васильком на двор вышла, по песчаной горке пошла. Идет в одной рубашечке, босая, ручки вперед протягивает, а Василька достать не может, он все время впереди маячит. Вот-вот до огонька Кирочка дотянется, уж на пальчики голубой свет упал, а Василек никак не дается.
Идет Кирочка лесом, по холодному песку, на колючие сосновые иглы наступает, слышит, лес шумит, на дальнем болоте лягушки кричат, и ничего, кроме Василька, не видит. Не то спит Кирочка, не то бодрствует, с закрытыми глазками идет, но синюю звездочку видит. Прошли поле – колосья по личику, по спинке, по ручкам. Прошли луг, свежим сеном пахнуло. Через топкое болото, по холодной тропе идет Кирочка прямо к озеру за Васильком. Кругом белый туман стоит, и сама Кирочка в белой рубашечке: трудно было бы маме найти Кирочку, если бы мама искать ее вздумала.
Пришли к озеру. Через озеро по темной воде тянется от луны серебряная дорожка. Идет за Васильком по лунной дорожке Кирочка, ручки вперед протянуты, глазки закрыты. Посреди озера островок крошечный – кочка. На кочку ступила Кирочка, жаба крикнула, сова ухнула, рак свистнул, леший захохотал. Открыла Кирочка глазки и замерла от страха: стоит одна посреди черного озера, луна за лес ушла, Василек, словно в воду канул. Вода кочку облизывает, проглотить хочет, к Кирочкиным ножкам подбирается.
Рухнула кочка под воду, зашлось сердце у Кирочки, и упала она… на зеленую лодочку, а лодочка качнулась и поплыла к берегу. Сидит Кирочка в лодочке, видит, на носу у нее маленький фонарик светится. Пригляделась, а это Лопушок, хитрый какой! Сложил свой широкий лист лодочкой, а на нос светлячка посадил. Плывет Лопушок, качается, Кирочку баюкает. Сладко спала Кирочка, а наутро – все на своих местах: Кирочка в кроватке, а Лопушок с Васильком во дворе, у забора».