Эффект Люцифера. Почему хорошие люди превращаются в злодеев

Это длинное отступление призвано объяснить впечатляющую трансформацию поведения моего коллеги, занявшего влиятельное положение главы нашей Комиссии по условно-досрочному освобождению. Сначала он продемонстрировал поистине выдающуюся импровизацию, напомнившую мне соло Чарли Паркера[109]. Он прямо на ходу придумывал подробности преступлений и прошлого заключенных. Он действовал без малейших колебаний, с непринужденной уверенностью. Но постепенно он, казалось, начал играть новую роль представителя власти все более увлеченно и убедительно. Он был главой комиссии по условно-досрочному освобождению Стэнфордской окружной тюрьмы, обладал властью, внезапно испугавшей заключенных, властью, которую признали его коллеги. Годы страданий, которые он перенес в качестве «кареглазого» заключенного, были совершенно забыты, он оказался в привилегированном положении и стал видеть мир глазами всесильного главы комиссии. Выступление Карло перед коллегами в конце заседания продемонстрировало те муки совести и отвращение, которые вызвала у него собственная трансформация, когда он сам превратился в угнетателя. Позже, за ужином, он признался мне, что с ужасом слышал собственный голос и чувствовал, как новая роль поглощает его истинную личность.

Мне было любопытно, повлияют ли на него эти размышления, как проявится это вновь приобретенное осознание во время следующего заседания комиссии по условно-досрочному освобождению, назначенного на четверг. Проявит ли он больше внимания и сострадания к новой группе заключенных, которые будут просить его об условно-досрочном освобождении? Или роль переделает человека?

Четверг, второе заседание комиссии по условно-досрочному освобождению и дисциплинарного совета

На следующий день перед комиссией по условно-досрочному освобождению предстали еще четверо заключенных. Состав комиссии изменился: за исключением Карло, все остальные ее члены — новички. Место Крейга Хейни, которому пришлось уехать в Филадельфию по срочным семейным делам, заняла Кристина Маслач, тоже социальный психолог. Она бесстрастно наблюдает за происходящим, почти не вмешиваясь — до поры до времени. Остальные участники комиссии, состоящей из пяти человек, — секретарь и два аспиранта. Однако по настоянию охранников, кроме заявлений об условно-досрочном освобождении, комиссия также рассмотрит различные дисциплинарные меры против наших главных нарушителей спокойствия. Кертис Бэнкс снова играет роль конвоира; начальник тюрьмы Дэвид Джаффе также присутствует на заседании и время от времени делает комментарии. Я снова наблюдаю из-за односторонней ширмы и записываю происходящее на видеомагнитофон, для последующего анализа. Еще одно отличие от вчерашнего заседания — заключенные не садятся за один стол с членами комиссии, а сидят отдельно, на высоких стульях, так сказать, на пьедестале. Так удобнее за ними наблюдать, как это происходит во время допросов в полиции.

Держащему голодовку отказано

Первое в списке слушаний — дело заключенного № 416, новичка, который все еще продолжает голодовку. Керт Бэнкс читает список дисциплинарных претензий, составленный несколькими охранниками. Особенно возмущен поведением № 416 охранник Арнетт; и он, и другие охранники не знают, что с ним делать: «Он находится здесь совсем недолго, но не подчиняется никаким приказам и постоянно нарушает распорядок».

Заключенный охотно соглашается, что они правы; он не оспаривает их обвинений. Он заявляет, что прекратит голодовку только после того, как ему будет предоставлена юридическая защита. Прескотт просит его объяснить требование о «правовой помощи».

Ответ заключенного № 416 звучит странно: «Я нахожусь в тюрьме, поскольку подписал контракт, который не имел права подписывать в силу возраста». Другими словами, или мы находим юриста, который рассмотрит его дело и поможет его освободить, или он продолжит голодовку и поставит под угрозу свое здоровье. Таким образом, рассуждает он, руководство тюрьмы будет вынуждено его освободить.

На заседании комиссии этот тщедушный парень ведет себя почти так же, как и с охранниками: он умен, независим и решителен в суждениях. Но его аргументы в пользу освобождения — он, мол, несовершеннолетний и поэтому не имел права подписывать контракт — кажутся какой-то мелочной казуистикой в устах человека, который действует на основании идеологических принципов. Несмотря на его взъерошенный, изможденный вид, в поведении № 416 есть что-то, не вызывающее сочувствия ни у кого, кто с ним сталкивается — ни у охранников, ни у других заключенных, ни у комиссии. Он похож на бездомного, заставляющего прохожих скорее испытывать чувство вины, чем сочувствовать ему.

Прескотт спрашивает, за что № 416 оказался в тюрьме. Он отвечает: «Ни за что. Мне не предъявлено никаких обвинений. Полиция Пало-Альто меня не арестовывала».