По замыслу каждому следователю предстояло закончить по два дела. Выравнивая строчки и исправляя опечатки, Саша прикидывал, насколько реальны его планы в оставшиеся двадцать дней месяца с учетом выходных.
Наиболее стабильной была ситуация у самого молодого Васи Максимова. По бытовому убийству на Эстакаде осложнений не предвиделось: обвиняемый пребывал в полной сознанке, заключения всех экспертиз Вася, подсуетившись, получил еще до Нового года, оставалось лишь ознакомление с материалами дела. Еще Максимову предстояло слепить триста восемнадцатую часть первую: применение насилия в отношении представителя власти.
Каблукову исполняющий обязанности зампрокурора наметил под окончание тоже триста восемнадцатую и сто тридцать девятую: незаконное проникновение в чужое жилище. Со вступлением в 1997 году в силу нового Уголовного кодекса, проникновение стало относиться к прокурорской подследственности. Чем руководствовались народные избранники, принимая подобное эпохальное решение, понять невозможно. Состав этого преступления небольшой тяжести был примитивнее табуретки, с ним без труда справился бы любой начинающий милицейский дознаватель, но законодателям со своего бугра видней. Первое время прокурорские, по кадык загруженные расследованием убийств, изнасилований и должностных преступлений, подобной ерундой не заморачивались, но в последний год отношение к названному составу изменилось кардинально. Именно на такой мелочи можно было нагонять количественные показатели, тем более что с назначением нового и.о. Генерального рост цифири сделался приоритетом на всех направлениях деятельности прокуратуры.
Кораблёв распечатал на принтере справку и, оставив дверь открытой, прошел в соседний кабинет, к Каблукову. Тот, с закушенной сигареткой, деловитый до невозможности, допрашивал сразу двоих «пэпээсников». Третий, усаженный за шаткий столик в углу, самодопрашивался, морщил вспотевший от умственного напряжения лоб.
Остановившись в дверном проеме и поглядывая в сторону своего кабинета, Саша поставил в известность Каблукова, какие дела ему предстоит закончить.
Гена, отчаянно щурясь в сиреневом дыму, но не вынимая сигаретки, нарост пепла на конце которой достиг критической величины, изобразил высшую степень удивления:
— Алекса-андр Михайлович! А я три дела хочу в суд загнать. Те два, что ты сказал, и вот еще сопротивление доблестным работникам ППС. Ну третьего числа я по дежурству выезжал…
— А ты его разве возбудил?
— Уже набрал постановление, осталось только распечатать.
— И статкарточку в учет отнес?
— Отпущу ребят, а то они на строевой смотр опаздывают, и отнесу. Какие проблемы? Номер дела я по телефону у Клавы уже взял — тридцать девять!
Присутствие милиционеров остановило Кораблёва от резонного вопроса, каким образом можно производить следственные действия, не возбудив уголовного дела. Саша цыкнул зубом и сказал, чтобы Каблуков вечером занес ему для проверки все три упомянутых дела, и чтобы в каждом из них имелся подробный план расследования.
— Угу, — невнятно кивнул Гена, пепел просыпался на грудь его белого свитера, он не обратил на это внимания, со скрежетом разворачиваясь вместе со стулом к «пэпээсникам». — Значит, патрулируете вы по проспекту, а он за остановкой ссыт?!
«Так ведь и в протоколе допроса напишет, обалдуй», — подумал Саша, возвращаясь в свои апартаменты.
Громкие заявления Каблукова стоили недорого, потом у него сыщется сто причин, одна другой объективней, почему не представилось возможным реализовать запланированное.
«Но за язык его никто не тянул, пусть отвечает за свой базар. В нашем деле три всегда лучше, чем два».
Тут у Кораблёва промелькнула оригинальная мыслишка насчёт способа повышения исполнительной дисциплины. Он сел за стол и в файл с январской перспективой внес несколько дополнений. В правом верхнем углу он написал: «УТВЕРЖДАЮ. Острожский межрайонный прокурор, младший советник юстиции О. А. Трель». В нижней части под своей должностью и классным чином набил: «ОЗНАКОМЛЕНЫ: Винниченко Б. С. — подпись, Каблуков Г. В. — подпись, Максимов В. С. — подпись». Теперь документ выглядел гораздо солидней. Распечатав последний вариант, а лист со старым отправив в нижний ящик стола для использования в качестве черновика, Саша ещё раз прошелся по колонке дел, находившихся в производстве Винниченко. Она была самой длинной и занимала целых десять клеток.
Борино положение близилось к катастрофическому. За ним сидело девять обвиняемых, два его дела относилось к областной подсудности, и оба были групповыми. При одном только взгляде на сроки следствия и содержания под стражей, по трем делам зашкалившие за четыре месяца, Кораблёв ощутил внезапный желудочный спазм.