Эффект присутствия

Голянкина посмеялась над доморощенными авторитетами и в очередном номере в юмористическом ключе описала их визит. Реакции на вторую, гораздо более острую публикацию не последовало. Гости оставили впечатление забавных персонажей. Даже ощеривший пасть Митрохин не напугал нисколечко. В ту пору Вероника наивно верила, что журналист суть лицо неприкосновенное.

Пройдя через кошмар похищения и группового изнасилования, она испытывала леденящий ужас от одной только мысли об уголовниках. По понятной причине возможность не разворачивать тему с Клычом была воспринята ею с облегчением. Профессиональные хитрости, направленные на обеспечение личной безопасности, вроде мужского псевдонима под публикациями, теперь казались детскими уловками. Фантазировать на тему «белой стрелы» было занятием безопасным, к тому же неплохо оплачиваемым. Проблема заключалась в другом. Страшилки о таинственных киллерах из спецслужб, выуженные в интернете, нуждались хоть в каком-то фактическом обрамлении, а с конкретикой был напряг. Материал получался несолидным, рыхлым и имел право на существование разве что в жанре басни, но никак не в форме серьёзной аналитической публикации.

На утренней планёрке бодрячок-шеф поинтересовался: «Как дела у нашей Ларисы Кислинской[134]?». Голянкина лаконично, но уверенно ответила: «Не дождётесь». Публично распускать нюни по поводу того, что статья не вытанцовывается, было против её принципов.

После планёрки, заварив большую кружку крепчайшего кофе, Вероника уединилась в своей угловой каморке. В течение двух часов, не разгибая спины, она перерабатывала написанное, успокаивая себя мыслью, что ни один творческий человек не в состоянии каждый день выдавать на гора нетленку.

Затрезвонивший городской телефон Голянкина не удостоила вниманием, трубку параллельного схватили девчонки в рекламном отделе. Секунду спустя оттуда стукнули в стенку. Вероника, чертыхнувшись, что потеряла нить изложения, толкнула от себя клавиатуру, дотянулась до аппарата.

Звонила тётя Надя, сестра отца, с которой не виделись с незапамятных времён.

— Что случилось?! — Голянкина сразу встревожилась.

Тёткин голос перепугано квохтал в трубке, слышимость была отвратной, в динамике трещало.

— Верунь, тут такое у меня такое… По твоей части, племяшка… Приезжай скорее, покажу чего… Тут тако-ое!

Нечаянная уважительная причина прервать опостылевшее занятие пришлась кстати. Вероника сохранила написанное на дискете, извлекла её и побежала к шефу. Тот с постным выражением лица слушал монотонное бубненье главбуха.

— Эдуард Миронович, файл — «ядрёна бомба»[135], пробегитесь по диагонали, — журналистка положила перед главным дискетку с затёртой «вербатимовской» наклейкой. — У меня родственнице плохо, можно я отлучусь на часик.

Вторую фразу Голянкина произнесла в уведомительной форме. К счастью, шеф не относился к душной категории руководителей-бюрократов, для которых основным является не дело, а дисциплина, пусть даже не приносящая результатов.

Экипировка заняла ровно минуту. Кожаная кепка, повёрнутая большим козырьком набок, красный стёганый пуховик, жёлтый шарф, сложенный на шее пополам и продетый в петлю, создавали образ хулиганки с интеллектом. Стоит ли говорить, что в последнее время яркие краски одежды не гармонировали с сумеречным внутренним состоянием, самой казались проявлением дурновкусия. Назревшую необходимость смены имиджа тормозил дефицит наличности.

Перекинув через плечо сумочку на длинном ремне, Вероника стартовала. В такси или общественном транспорте она не нуждалась. Тётя Надя проживала в пятнадцати минутах ходьбы от редакции. Конечно, если напрямик, партизанскими тропами и энергичным шагом. Впрочем, по-другому передвигаться Голянкина не умела. В детстве в доме на улице Клязьменской, опоясывавшей склон холмистой старой части города, она была частым гостем. Летом гостила тут месяцами. За огородами зеленела пойма, до речки рукой подать. Тишину как в деревне только петухи нарушали. Раздолье, свобода! Казавшиеся бесконечными каникулы… Не надо ходить в школу, ни в простую, ни в музыкальную! Для двоюродного братишки Петьки и остальной компании аборигенов она была своей в доску пацанкой. Днями напролёт они купались, рыбачили, катались на лодке, на плоту сплавлялись на остров, строили там вигвам, варили в котелке уху, играли в Робинзона Крузо, в морской десант, в пиратов, гоняли по пойме на взрослых великах «под рамой», тайком курили в овраге. Куда там пионерлагерю, в котором вожатые заставляли ходить под барабан, строиться на линейку и спать в тихий час, когда спать совсем не хотелось.

Пробираясь едва приметными извилистыми тропками вдоль глухих заборов слободки, Вероника ностальгировала по безвозвратно ушедшему.