Затем состоялась короткая процедура знакомства и вручения верительных грамот. После того как Кораблёв представился, Борзов со значением сказал:
— Сам заместитель прокурора к тебе пришел, Константин. А ну-ка сядь нормально и ногой завязывай сучить. Нервный какой, ёксель-моксель.
Шустрову по паспорту было сорок шесть лет, но из-за малого роста и мальчишеской худобы на первый взгляд он выглядел гораздо моложе. Если, конечно, не вглядываться в его лицо, вернее, личико — утлое, зауженное, рассеченное расходящимися от носа к углам рта глубокими складками, заветренное, шелушащееся на выпирающем подбородке. Взгляд у Шустрова был как у остервенелого, в угол клетки загнанного хорька: не подходи, искусаю в кровь. Судя по всему, начальник ОУР сумел поднять ему настроение.
Саша нейтральным тоном объяснил причину интереса прокуратуры и милиции к скромной персоне грузчика супермаркета. С ненавязчивой настойчивостью порекомендовал исповедоваться в маклях[143]
с подсовыванием товара в карманы покупателей, пока эти шалости не переросли в уголовно наказуемые.— Ничего я не знаю. Ничего не делал! По беспределу чешете! За что в обезьянник меня забили! Шел домой после работы, трезвый! К кому это я приставал?! Ну-у?! Где ваши свидетели?! Нету?! Почему меня к наркологу в трубку дуть не возили, если я пьяный был?! Когда у главного прокурора приемный день?! До Москвы дойду, гадом буду! — в Шустрова словно бес вселился.
«Психопат», — мысленно согласился Кораблёв с характеристикой Борзова, данной карманнику в ходе вчерашнего телефонного разговора.
— Чего ты визжишь, как свинья под ножом?! — в отчетливо произнесенную обидную фразу Саша вложил презрения по максимуму. — Чего ж ты на расправу жидкий такой? Меня-а слушать!
Окрик подействовал на уровне приобретенного рефлекса, Шустров, трагически всхлипнув, умолк, его цепкие паучьи пальчики мертво впились в край стола, побелели.
— Не знаю, пьяный ты с работы шел или сраный, меня с тобой не было. Знаю, что судье достаточно доказухи оказалось, раз сутки ареста нарезала. Значитца, одно привлечение к административной ответственности уже имеешь. Дело за малым, еще за одним протоколом. Сан Саныч, ко второму материальчику в отношении гражданина Шустрова, с учетом его склонности к сутяжничеству, надо более творчески подойти. Свидетелей парочку подобрать нормальных…
— Какие проблемы, Александр Михалыч? — Борзов с большой охотой участвовал в радиопостановке. — Таких свидетелей подберем, хоть на городскую доску почета. Передовиков соцсоревнования. Чайку не желаете, Александр Михалыч?
— Не откажусь, — Кораблёв, делая вид, что утратил интерес к карманнику, отвернулся от него, переключив внимание на хозяина кабинета.
На днях Саша за ужином смотрел по телевизору интересную передачу про японскую чайную церемонию. Наблюдая за действиями майора, он обнаруживал в них немало признаков ритуала, веками культивировавшегося в Стране Восходящего Солнца.
Как полагается, процесс приготовления чая проходил в полном молчании. Начальник ОУРа выверенными движениями налил из металлического электрочайника (практически «тэцубина») кипятка в граненые стаканы, насыпал в них заварки из пачки и накрыл листком бумаги, который, судя по покоробленной поверхности и тёмно-коричневым окружьям, не впервые выполнял функцию крышки. Подождав с полминуты, Борзов размешал содержимое стаканов алюминиевой ложечкой, бамбуковой мешалкой чайный мастер пока не обзавелся. В качестве «омогаси» — сластей к чаю, он извлёк из шкафа пакет глазурованных пряников, которые при взаимодействии с поверхностью стола издали деревянный стук.
Заметив, что Кораблёв расплылся в улыбке, начальник розыска вопросительно вздернул крепкий шершавый подбородок. Саша, вернув лицу серьёзное выражение, жестом показал — потом объясню, отдельно.
Осторожно прихлебывая из стакана обжигающую жидкость, по вкусу напоминавшую свежеошпаренный веник, Кораблёв достал сигареты и зажигалку. Прежде чем закурить, снял с губ прилипшие, горькие чаинки, из числа тех, что, разбухнув и не пожелав утонуть, остались на поверхности благородного напитка.
Выпустив к потолку аккуратное колечко дыма, Саша понаблюдал, как оно медленно поднимается, истончаясь, потом резко повернулся к Шустрову, напряженно ожидавшему своей участи.
— Всю схему вашу