Эффект присутствия

Смоленцев заставил себя поднять глаза на красноречиво жестикулировавшего Рубайло. Тот словно не чувствовал двадцатиградусного мороза, стоял в распахнутой куртке, под которой имелся только тонкий серый джемперок под горло. Густые, цвета воронова крыла волосы у Сереги были тщательно уложены и смазаны закрепляющим гелем. В выпуклых, как у рака, чёрных глазах плескалась радостное бешенство.

«Обкуренный он, что ли?» — заподозрил Димка, понимая, что отмалчиваться нельзя, что молчанием он признает Серегину правоту.

— К чему гонки, брат? — хрипловато спросил Смоленцев. — Еще сорока дней не прошло, как Ромки нету…

— Так и хули блевотину жевать[149]? — радостно парировал поступивший довод Рубайло.

Мороз все-таки пронял его, он запахнул короткие полы куртки, с задорным рычаньем сильно потер раскрасневшееся ухо. Пандус стоял в полуметре сзади и левее кента, вертел в руке чётки зоновской работы и зыркал медвежьими глазками в сторону притаившейся на стоянке между снежными валами блестящей «девяносто девятой». Слепящее солнце мешало Славке разглядеть — пустой салон у тревожной тачки или сидит в нём кто.

Рипке солидно прокашлялся, обращая на себя внимание, и сказал:

— Я думаю, господа, что вопрос ставится некорректно.

Серега ладонью бережно коснулся волос, проверяя, не нарушилась ли укладка, и, продолжая сверлить взглядом Смоленцева, нехорошо усмехнулся:

— Это чё за олень, брат? С какого перепугу он буровит?

Димка не успел рта открыть, как маленький Раймонд выступил вперед, смешно выпячивая цыплячью грудку:

— Предлагаю пообщаться со мной как с собственником автосервиса.

— Ты мне в х*й не дул, собственник! — Рубайло отмахнулся от Рипке, словно от назойливой мухи, с брезгливым раздражением.

Смоленцев, окончательно утративший контроль над ситуацией, отрешенно размышлял о том, что по понятиям возразить ему Сереге нечего. Не соглашаться отдавать Свете Зябликовой положняковую Ромкину долю — означало крысятничать у своих.

— Давайте решим проблему цивилизованно, — настырный Раймонд не унимался.

Пандусу надоело слушать кваканье лошка, имени которого никто не называл. Скользящим шагом он обогнул стоявшего подбоченясь Рубайло и несколько раз ударил Рипке кулаком в лицо. Бил в четверть силы, без замаха, учил невежу подобающему поведению в обществе. Когда Пандус отпустил воротник дублёнки Раймонда, тот повалился боком на снег, марая его хлынувшей из разбитого носа алой кровью. А Рубайло оттеснил в сторону кинувшегося было к компаньону Смоленцева.

— Димон, очкарь сам напросился, в натуре!

Правую руку Серёга резко сунул под куртку назад, к поясу, предупреждая следующее движение Смоленцева, вставшего в бойцовскую стойку.

— Эй! Стоять! — вопль, раздавшийся со стороны стоянки, заставил всех обернуться на крик.

Сбоку серебристо-золотистой «девяносто девятой» напрягся Денис с помповым ружьем наизготовку. Последующие события произошли неправдоподобно быстро. У Смоленцева лишь успела промелькнуть мысль: «Почему помповое? Должно быть — охотничье!» Выстрел грохнул неожиданно, из черного ствола ружья вырвался прозрачный язык огня, в свежесть зимнего воздуха вплелась едкая вонь сгоревшего пороха. Рубайло схватился обеими руками за живот и рухнул на колени, как подрубленный. Цвет лица сделался у него избыточно белым, будто высохшая шпатлёвка. Рипке отползал по снегу в сторону, отчего-то не решаясь встать на ноги. Смоленцев и Пандус застыли каждый на своем месте, словно им скомандовали «замри». Призовой стрелок Денис оторопело остолбенел возле своей машины, опустив ружье.

В следующий миг действие возобновилось: на нескольких планах, суетное, но достаточно осмысленное. Раймонд вскочил и проворно побежал в сторону «ВАЗ-21099» с ивановскими номерами. Денис, рывком открыв дверь, не выпуская ружья, задом залезал в салон машины. Пандус подхватил обмякшего Рубайло под мышки и поволок его в сторону своей «девятки», из-за руля которой на подмогу ему выскочил белобрысый Толик. А Смоленцев пятился в сторону ворот сервиса, бормоча: «Попал, попал, мудила…» Взревев двигателем, сорвалась серебристо-золотистая «девяносто девятая», унося в сторону города Рипке и его горе-профессионалов. Пандус с Толиком с трудом затащили потерявшего сознание и ставшего страшно тяжелым Серегу на заднее сиденье своей автомашины. Прежде чем захлопнуть дверку, Пандус налег телом на кента, просунул руку ему под куртку и с усилием выдернул из-за пояса самодельный револьвер. Уже задвинув засов калитки, в прорезь ее Смоленцев наблюдал, как, дернувшись, сдал назад и забуксовал в снегу автомобиль с раненым, как вырулил он на окружную дорогу и тоже полетел по направлению к городу, будто пустившись в погоню за тачкой коварного Рипке.