Эффект прозрачных стен

Директором она была хорошим, персонал и пациенты относились к ней с уважением, и даже всеобщий любимец, белоснежный с ярко-синими рулевыми перьями на крыльях попугай Ричи, при виде ее радостно кричал:

– Нюр-р-рочка – душечка! Нюр-р-рочка – душечка!

Этот самый попугай по только одному известной причине невзлюбил Прохора Тарасова. При первом же знакомстве он умудрился оставить на его английском пиджаке следы своей попугайской жизнедеятельности. А когда Прохор в свой следующий визит в материнскую «больничку», уже наученный горьким опытом, шуганул приставучую птицу, та неожиданно заявила:

– Проша вер-р-р-нулся! У-р-р-а! Проша вер-р-нулся!

И откуда только взял? Прохора Прошей в жизни никто не называл.

– Наверное, с дедом тебя перепутал, – предположила тогда мать.

Но деда тогда уже не было в живых. Как и Сергея Тарасова.

Прохор не знал, как мать перенесла смерть мужа, но догадывался, что ей было очень тяжело. Одним из свидетельств этого была могила отца на Липовском кладбище. Мать сразу обустроила ее для двоих. И памятник поставила двойной. На светло-сером граните – портреты ее и мужа, ниже имена и фамилия, одна на двоих. А в самом низу надпись: «Они были счастливы…» Этот памятник не давал Прохору покоя. Отношения между ним и матерью не были близкими, но видеть ее лицо, улыбающееся с могильной плиты, он не мог. Было в этом что-то неправильное. Поэтому на кладбище Прохор практически не ходил.

– Ладно, я пойду. Точно не хочешь перебраться в Липовск? – Мать встала, машинально пригладила руками безупречно сидящую юбку, взяла с тумбочки сумочку.

– Нет, – Тарасов покачал головой. – Думаю, меня на днях выпишут.

– Ты хоть немного помнишь отца? – спросила она, обернувшись в дверях.

И Прохор снова покачал головой.

Нет, конечно, что-то он помнил. Татуировку на пальцах. А еще любимую песню отца «Моряк вразвалочку сошел на берег». «Моряк со скалочкой сошел на берег», – повторял маленький Прохор, заменявший непонятное слово «вразвалочку» более привычной скалочкой.

– Вразвалочку! – смеялся отец, изображая шаткую походку матроса.

«Включить морячка» – так называла это мать. А Прохор радостно смеялся. И мать смеялась. Поначалу. Потом она стала одергивать отца, потому что он стал «включать морячка» когда надо и когда не надо.

И даже в тот грустный день, когда Прохор уезжал в Швейцарию. Он думал, что в аэропорт его отвезет отец, но мать вызвала такси. Отец проводил их до машины, положил вещи в багажник. Когда такси отъехало, Прохор обернулся и в заднее окно увидел, как отец, «включив морячка», идет к подъезду. Больше они не виделись. Только во сне. Тарасов видел отца, удаляющегося пошатывающейся походкой, пытался окликнуть его, но не мог. Он просыпался от собственного крика, чувствуя, как лицо горит от слез.

Глава 25

Лебедев потащил Асю за руку, и та безропотно последовала за ним. На остановке маршрутки Федор остановился. Так резко, что Ася по инерции врезалась в его сутулую спину.

– У тебя хоть паспорт с собой?

Ася заглянула в сумочку.

– Да, с собой. А зачем он тебе нужен?

– Не мне, тебе! А вот и маршрутка.

– Куда мы едем? – спросила Ася, когда маршрутка свернула на Жуковского.

– Как куда? На автовокзал. Я же сказал, что нашел дочку Тарасовых. Осталось только поехать и получить у нее образец ДНК.

– А я тебе зачем?

– Ну, ты нормальная? Если я стану приставать к двенадцатилетней девочке с просьбой позволить мне взять у нее образец ДНК, меня, того гляди, сочтут растлителем малолетних. А тебе все с рук сойдет. Ты сумеешь придумать какой-нибудь благовидный предлог.

– Думаешь, сумею?

– Разумеется! Я в тебя верю, Ася!

– А как же моя работа? Я не могу ее бросить просто так!

– Знаешь, Ася, когда речь шла о твоей жизни и жизни Кристины Сергеевны, я, не задумываясь, забил на работу[6].

Лицо Федора при этих словах приняло такой грустный и неприкаянный вид, что у Аси заныло в груди.

– И потом наша основная задача – найти ребенка. Твое нахождение в доме Тарасова в первую очередь обусловлено именно этим, а не необходимостью возиться с его дочерью. Это же не грудной младенец! Один день вполне может побыть с матерью. В конце концов мы же ради ее счастья стараемся!

Ася не была уверена, принесет ли Ладе счастье найденный ими ребенок. А что, если именно с ее подачи была произведена замена? Она вспомнила, с какой любовью говорила Лада о Маше, как переживала из-за ссоры с ней. Нет, не могла Лада быть инициатором. Или могла? Маршрутка остановилась на площади перед автовокзалом, а Ася так и не пришла ни к какому выводу. Конечно, если куда-то ехать, то именно сегодня. Сейчас Маша с матерью, вечером придет Ольга Эдуардовна. Нужно только позвонить Ладе. И Ася решилась.

– Куда мы хоть едем? – спросила она.

– Ура! – завопил Лебедев. – Ты сказала «мы»!

– Тише! На тебя люди оборачиваются.

– Пусть оборачиваются, Аська! Тебе кто-нибудь говорил, что ты – прелесть?

Ася не успела смутиться, как Лебедев все испортил. Вытаращив глаза и оскалив зубы, он добавил голосом Голлума из «Властелина колец»:

– Блеск и плеск, моя прелесть!