Эффект прозрачных стен

Светлана опоздала почти на полчаса, но на ее извинения Ася лишь энергично замотала головой, мол, без проблем. Дело в том, что Светлана была беременна, причем она двигалась так осторожно, так поддерживала живот и с таким видимым облегчением опустилась на стул, что Ася была уверена – роды могут начаться в любую минуту. Очевидно, такого же мнения был и официант, который на этот раз не заставил себя ждать. Он принес заказанный гостьей чай и притормозил у стола, словно хотел сразу получить деньги. А то вдруг у посетительницы начнутся роды, и она не в состоянии будет оплатить заказ.

– У вас это второй ребенок? – спросила Ася и мысленно выругала себя за такое безалаберное начало разговора. Как же ребенок может быть вторым, если существует Агния и к Рине Светлана приезжала, будучи в положении. Значит, это – третий? А может, она не хочет говорить об Агнии? Может, эти воспоминания ей неприятны? Ася посмотрела на Федора в поисках хотя бы мысленной поддержки, но тот лишь покачивал головой в такт неслышимой музыки и не отводил глаз от экрана.

Однако на потном, слегка отечном, но не лишенном привлекательности лице Светланы не отразилось никакого недовольства.

– Это шестой, – сказала она, положив руку на живот.

– Шестой? – недоверчиво переспросила Ася, у которой дар речи пропал на секунду от такого немыслимого количества детей. А еще в ее понятии мать маленьких детей должна быть уставшей, замотанной, находящейся в состоянии хронического недосыпа, нехватки времени и средств. Светлана же выглядела ухоженной, а мягкие туфли на отекших ногах наверняка обошлись своей хозяйке в круглую сумму.

– Думаю, еще одного, и хватит. Семь – счастливое число.

– Агния была первой?

– Агния? Ах, ну да… Слышала бы Мадлен, на какое имя отзывается ее родная дочь! Видела бы, в каком клоповнике она живет!

Ася поняла, что под клоповником Светлана подразумевает дом Рины Харитоновой, и весь трепет, с которым она относилась к собеседнице, мигом испарился.

Но Светлана, несмотря на объемы, толстокожей не была. Она сразу почувствовала перемену в Асином настроении.

– Знаете, дом, в котором я родилась и прожила шестнадцать лет, был гораздо хуже. Девчонке повезло, что ее по-настоящему любят. А мои родители часто вообще не помнили о моем существовании. Они обо всем забывали, пока не кончалась водка. Кончалась – да, тогда были пьяные слезы, слюнявые поцелуи, признания в любви, относительно нормальная жизнь. А потом снова запой и снова беспамятство. И все-таки, когда мать узнала, благодаря чему я купила квартиру в Рослани, она прокляла меня. Представляете? Моя ни в бога, ни в черта не верующая мать прокляла меня.

– Наверное, это страшно? – спросила Ася, потому что нужно же было что-то сказать. У нее на языке крутились совсем другие вопросы, но задавать их она боялась.

Светлана сделала глоток чая.

– Чай у них – дерьмо. Кофе хочу жуть как. Но для ребенка вредно. Никогда не делаю ничего, что вредно для бебика. Вот и кофе в третьем триместре в рот не беру. А что сестра твоя, – Светлана перешла на «ты», – почему отказалась от ребенка?

Ася забормотала что-то насчет депрессии, вызванной беременностью, что, когда сестра одумалась, было уже поздно – ребенка усыновили. И что она, Ася, пытается хоть что-то узнать, но бесполезно.

– Конечно, бесполезно! Для таких чистоплюев, как ты, однозначно бесполезно. Просто с этими сволочами нужно разговаривать на их языке! – Щеки у Светланы разгорелись, глаза заблестели.

«Беременные не должны доводить себя до такого состояния», – вспомнились слова Рины.

Но Светлана уже взяла себя в руки.

– Мой тебе совет: возьми какого-нибудь мужика поамбалистее и поезжай в Андреевский дом малютки. Бабка-директриса еще та трусиха. Мигом все расскажет. Это же от нее я узнала, где искать дочку Мадлен.

– А кто такая Мадлен? – Вообще-то, Ася хотела сказать, что старая директор умерла. Вопрос про Мадлен вырвался сам собой, и, как оказалось, не зря. Он стал золотым ключиком к откровенности Светланы.

– Мадлен – та еще стерва. То есть поначалу я не знала, что она стерва. Думала, что счастливая баба, отхватившая богатого папика. А потом… Ладно, принеси мне кофе, – Светлана махнула рукой официанту, сонно отиравшемуся у барной стойки. – Только не растворимого. Эспрессо.

По этому резкому взмаху и беспричинному отступлению от позиции «не навреди малышу» Ася вдруг поняла, что Светлана привыкла пользоваться своей постоянной беременностью, манипулировать с ее помощью окружающими, вызывая у них сочувствие и желание в лепешку разбиться, но оказать любую, посильную и не совсем, помощь.

«Вредно же!» – хотела сказать Ася, глядя, как Светлана поднесла к губам маленькую чашечку с кофе. Но она понимала – одно слово, и Светлана пожалеет о своей откровенности. Допьет кофе и уйдет, унося с собой так и не рассказанную тайну Агнии. И поэтому Асе оставалось молчать и гипнотизировать собеседницу умоляющим взглядом.

– Вы так и не рассказали…

– Ты, – поправила Светлана, ставя пустую чашку на стол. – Давай на «ты».

– Ты так и не рассказала, за что тебя прокляла мать.