– Понимаешь, на месте преступления он был. Мотив у него имеется. Кроме того, на руках Ларина обнаружены свежие следы пороха. Он заявил, что утром, до встречи с Тарасовым, стрелял в тире, принадлежащем другу. Тот, конечно же, слова Ларина подтверждает. Однако его заверения ничем не подкреплены. Тир находится в парке. Ни одной камеры поблизости нет. Вполне может быть, что его хозяин просто выгораживает старого друга. Алиби у Ларина нет. Он говорит, что, выйдя из офиса «Железобетона», прошел пешком несколько остановок, а потом сел на маршрутку и отправился домой. При этом умудрился никого не встретить, хотя знакомых у него в городе пруд пруди. Нет, тут однозначно что-то не чисто. Так что давай, Ваня, потряси этого сукина сына. А я еще раз пообщаюсь с Тарасовым и его окружением. Вечером созвонимся. Пойдет?
Конечно же, Ивану хотелось поменяться местами с Синицыным: пообщаться с семейством Тарасова, где попутно можно увидеться с Асей. Но он находился не в том положении, чтобы торговаться, а потому лишь утвердительно кивнул:
– Пойдет.
С Русланом Лариным Рыбак договорился пересечься в парке, на детской площадке. Предупрежденный Кристиной, Иван заранее привел диктофон на своем телефоне в боевую готовность.
Ларина Иван никогда не видел, но он оказался единственным мужчиной среди многочисленных бабушек и мам на небольшом пятачке, окруженном свежевыкрашенным заборчиком. Журналист выгуливал троих малолетних сыновей, попутно набрасывая в блокнот план будущей статьи о днях, проведенных в СИЗО. Статья задумывалась хлесткая, обличающая. Вот только кого обличать, Руслан еще не решил. То ли систему, не способную обеспечить защиту предпринимателей от распоясавшихся преступников, то ли строителей, то ли полицию, стремящуюся повысить раскрываемость за счет совершенно непричастных к преступлению граждан…
– Это как у Крылова. Вы, конечно, понимаете, какого Крылова я имею в виду, – сказал он и, жутко завывая и вращая глазами, продекламировал: – «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать!» Я лишь хотел построить для своей семьи квартиру. Не простую конуру, жмущую в плечах, а отличную эпическую квартиру.
На периферии рыбаковского сознания забрезжила какая-то мысль, но настолько далекая и оттого нечеткая, что он тут же про нее забыл.
– То есть вы в Тарасова не стреляли и никого подозрительного не видели, – подвел черту под разговором Рыбак.
Стрелял ли он в Тарасова? Конечно, стрелял! Он стрелял в него часто. Раз в неделю железно, но обычно чаще. Его школьный друг Сашка Попугай (Попугай – это настоящая Сашкина фамилия, и происходила она не от экзотической птицы, а от глагола повелительного наклонения) держал в Ленинском парке тир. Патроны, конечно, были холостые, но оружие самое что ни на есть настоящее. Четыре ружья и один пистолет – «ПМ» с черным вороненым стволом и коричневой пластиковой рукояткой. На этот «ПМ» и положил глаз Ларин. Сначала просто стрелял по бумажным мишеням, а после того, как вместе с высоткой у Красной горки вся его жизнь дала крен, пристрастился стрелять по фигуркам зверей, падающих, когда пуля попадала в пятак.
Фигурок было шесть – гусь, сова, лиса, заяц, белка и лось. Сохатый, так называл его Сашка Попугай. Конечно, Тарасов совсем не был похож на лося. Ни по комплекции, ни по месту в иерархии обидчиков Ларина. Гораздо больше смахивал на гуся гендиректор «Сити», обладатель непомерно длинных шеи и носа. А главный архитектор в круглых очочках, за которые можно было выручить раза в два больше, чем за ларинский «Шевроле», проданный для покупки квартиры, ни дать ни взять лупатая сова. Но почему-то именно рафинированно-интеллигентный Тарасов в английском пиджачке бесил Ларина гораздо больше виртуозно матерящейся строительной братии. Тарасов неуловимо напоминал Ларину его самого, но в более удачной ипостаси, и именно эта похожесть вызывала жгучее желание пустить пулю в пятак, чтобы он звякнул и сохатый откинулся.
«Мальчик, способный на поступок» – так стали называть Руслана в школе после того, как в третьем классе он спас провалившегося в полынью пятилетнего малыша.
– О чем ты думал, когда бросился в ледяную воду? – Этот вопрос задавали ему раз тысячу, наверное.
И он гордо отвечал:
– Любой на моем месте поступил бы так же.
А на самом деле он сам не знал, зачем он это сделал. Ему до сих пор иногда снится жуткий холод, охвативший все тело, и как ботинки вдруг превратились в камни, а куртка – в рыбацкую сеть, вмиг связавшую по рукам и ногам. Он чувствовал себя неуклюжей глупой рыбиной, считающей, что бьется за жизнь, а на самом деле все сильнее насаживающейся на крючок. А тут еще удар по голове. И еще один. Это тонущий пацан, яростно сражаясь за жизнь, молотил руками почем зря. А потом он инстинктивно ухватился за голову Руслана, и тот почувствовал, как ледяная вода хлынула в нос и рот.