Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Еврейство сопровождало как всю жизнь Якобсона, так и его творчество. Последний балет, над которым он работал на момент своей смерти, был посвящен истории царя Соломона – еврейской теме. Жизнь его труппы началась с запретом цензорами «Свадебного кортежа» и завершилась его триумфом. Этот триумф стал свидетельством не только огромных достижений Якобсона, но и его страстного желания донести тему еврейства как своей идентичности до советской общественности. «Он хотел доказать, что еврейский народ имеет право делать все, что делают другие люди, – вспоминала Ирина о его видении этого вопроса. – Это был не политический, а еврейский вопрос в нашей стране». Готовясь к полнометражному балету «Царь Соломон», который он планировал поставить, Якобсон стал ходить в Хоральную синагогу в Москве, чтобы послушать еврейские молитвы. У него не было ермолки, поэтому он завязал концы носового платка из кармана и надел его на голову, чтобы послушать и понаблюдать[373].

На следующий день после смерти Якобсона в Ленинграде был организован огромный, величественный похоронный кортеж, предшествовавший его погребению. Он начался на улице Маяковского, 15, где его артисты, сотрудники его труппы и их семьи лично прощались с ним, пока он лежал в открытом гробу. Оттуда частные автомобили и заказные автобусы с десятками скорбящих двинулись по улицам к Кировскому театру. Там его тело покоилось в богато украшенной галерее второго этажа, известной как Белый зал, где знаменитым и уважаемым членам Кировского театра отдавали дань уважения после их смерти[374].

Сотни людей, включая артистов, администрацию и сотрудников Кировского театра, заполнили его для последнего прощания. В течение нескольких часов тело Якобсона оставалось там, а оркестр Кировского играл музыку, которую Якобсон использовал для своих миниатюр, прежде всего партитуры его балетов на трагические темы, в том числе финальную сцену прощания из «Спартака». Затем траурный кортеж двинулся дальше, заполнив улицу Зодчего Росси, также известную как Театральная – знаменитую улицу, на которой рядом с Пушкинским (ныне Александрийским) театром находится Вагановское училище и на которой юноши и девушки превращаются из студентов в артистов балета. Кортеж автомобилей и автобусов остановился перед зданием Вагановского училища, и преподаватели и студенты вышли, чтобы произнести последние слова прощания. Затем траурный караван двинулся на кладбище, повторив в обратном порядке путь артиста от училища до Кировского театра и, наконец, до его собственной труппы на Маяковского, 15.

В. А. Звездочкин, присутствовавший на церемонии, рассказал, что официальные ораторы называли Якобсона «наша гордость», упоминая балеты, поставленные им на сцене Кировского театра. «Никто не упомянул о балетах и миниатюрах, которые были запрещены к постановке, многие из них были запрещены людьми, присутствовавшими на похоронах», – сетовал он, упоминая последние семь лет жизни Якобсона, когда администрация Кировского театра отклоняла почти все предложения о новых балетных постановках, которые приносил им Якобсон [Звездочкин 1989: 20]. Среди этих нереализованных планов были балет об энергичном советском солдате времен Второй мировой войны Василии Теркине с Юрием Соловьевым в главной партии, «Фигаро» с Барышниковым, «Прометей», «Гамлет» и другие. Только два его балета были одобрены для постановки в Кировском в эти годы; официальным предлогом для запрета остальных было то, что они «не вписывались в репертуарный план» [Звездочкин 1989:20].

Якобсон был похоронен не на элитном Серафимовском кладбище, как хотела Ирина и как обещал ей Демичев, а на более скромном Богословском кладбище на окраине Ленинграда[375]. Когда Ирина обратилась к Демичеву за разрешением похоронить Якобсона на Серафимовском, он согласился и направил ее в соседний кабинет за помощью в организации участка. Дежурный стал расспрашивать Ирину, почему она хочет, чтобы Якобсон был похоронен на Серафимовском, и резко сообщил ей, что на это имеют право только те художники, которые добились особого отличия – получили официальные награды, например звание народного артиста. Ирина объяснила, что он должен быть похоронен там, потому что Якобсон так много сделал для балетного искусства в СССР. «Да, сделал, – уклончиво ответила женщина. – Но он не додумался сделать себя народным артистом. Его нельзя там хоронить»[376]. Действительно, Якобсон не думал о том, чтобы заполучить звание народного артиста: он просто работал как артист для народа.

Рис. 57. Могила Якобсона на Богословском кладбище в Санкт-Петербурге. Фотограф неизвестен