Эффект Сюзан

— Мне нужно увидеться с Андреа, — говорю я.

Я прохожу через сад, через дырку в изгороди, через сад Дортеи и Ингемана, мимо стоящего на вечном приколе катера, пробираюсь сквозь изгородь позади их сада, пересекаю маленький парк и выхожу на Хюлегорсвай. А оттуда иду на Кюствайен.

Такси ловится менее чем за минуту. Прошу водителя высадить меня на Гамле Карлсберг Вай, оттуда иду пешком мимо тех домов, где в шестидесятые годы находились физиологические и химические лаборатории «Карлсберга». Когда Андреа Финк работала тут в должности профессора, ученые, мужчины и женщины со всего мира собирались здесь толпами, так что, как говорили, невозможно было сделать pas chasse^[16], не задев живот какого-нибудь нобелевского лауреата. Андреа рассказывала, что была свидетельницей того, как Бор впервые воспользовался своими водительскими правами — ему, наверное, было тогда за шестьдесят, он решил сделать круг почета перед зданием, и все сотрудники лаборатории с волнением припали к окнам, а он на скорости семь километров в час въехал прямо в одну из гранитных колонн, стоявших по обе стороны въезда восьмиметровой ширины.

Она рассказывала мне это без улыбки. А потом сказала:

— Сюзан. Не забывай, что естественные науки имеют дело только с бесконечно узким срезом совокупного человеческого опыта.

У фонда «Карлсберг» здесь несколько домов, я миную высокие ворота с домофоном, и, пройдя вдоль железной дороги, оказываюсь у почетной резиденции. Здесь еще одна ограда, ворота и охранник, который раз в двадцать минут проходит мимо ворот. Меня все это не касается, я достаю ключ из трухлявого пня у ограды и открываю маленькую дверь из металлической сетки — как и сотни раз до этого.

В окнах дома нет света. Я берусь за ручку входной двери, ее никогда не запирают, сейчас она тоже открыта.

Зал залит лунным светом. Больничная койка — прямоугольный силуэт на фоне стеклянной стены, позади которой заснеженный сад. Воздух одновременно озоново-свежий и сладковато-тяжелый, с ароматом хвои и сгоревших свечей. Высокая елка придвинута к стене; она провела Рождество со своими детьми и внуками.

Теперь она осталась одна. Я подхожу к кровати. Мой стул стоит там же, где и три дня назад. Как будто тут заморозили, остановили время.

Я сажусь, она не поворачивается ко мне. Но она протягивает мне руку, я кладу свою на ее ладонь.

— А где костыль, Сюзан?

— Он уже не нужен.

Чувствуется приближение смерти.

Перед мысленным взором проходят годы, которые мы провели вместе, и вспоминается один случай, возможно, из-за того, что сейчас Рождество. Первый раз она взяла меня с собой в поездку в тот год, когда мы начали работать вместе, — в тогдашний Советский Союз. Мы вылетели из Москвы на военную базу Бельбек, находящуюся неподалеку от Севастополя на юго-западном побережье Крымского полуострова. Там мы встретились с Горбачевым, на даче под названием «Заря» на утесе над Черным морем, советское правительство потратило на нее двадцать пять миллионов долларов. Он был первым и последним президентом Советского Союза, двумя годами ранее по его просьбе Андреа проводила консультации по групповому принятию решений для шести человек, чьи приказы в советской системе раннего предупреждения должны были быть согласованы на случай применения ядерного оружия.

В комнате, кроме Горбачева, Андреа и меня, находилась жена Горбачева, Раиса, их дочь и двое внуков. У стены стоял офицер в форме, рядом с ним был небольшой металлический ящик. Андреа потом объяснила мне, что это «Чегет», эквивалент «Футбола» американского президента, — устройство Судного дня, предназначенное для активации ответного ядерного удара.

Я никогда прежде не видела такого усталого человека, как Горбачев. Глядя на него, ты понимал, что перед тобой человек, который взвалил на свои плечи благополучие страны и народа и время которого теперь, через шесть лет, когда он прошел всего полпути, подходит к концу.

Они с Андреа разговаривали как старые друзья, он хотел, чтобы она помогла ему собрать группу для выработки основных принципов федеративного Советского Союза с широкой автономией для республик.

В течение первой минуты мне стало ясно, что она знала — ничего не получится. Через десять минут она сказала ему это.

Я физически ощущала масштаб его личности. Он пульсировал, как гигантский электродвигатель. Я чувствовала его сомнения.

Тогда я встала, взяла его голову в руки и прижала к своей груди. Все замолчали. Охранник замер, дети притихли. Андреа Финк тоже замерла. Мне так хотелось ему чем-то помочь, хотя бы с помощью sexual healing^[17]. Я повернула его лицо к себе.

— Миша, — сказала я. — Если бы мы только могли быть вместе.

Это как-то сняло напряжение. Все понимали, что я говорю искренне. Его жена это понимала, его дочь, офицер с ядерным чемоданчиком, даже внуки всё понимали. Если правильно выбрать момент, то даже дети могут всё стерпеть.

— Сюзан, — сказал он.

Он произнес мое имя как «Суузан».

— Я не привык к тому, что меня обнимают мои консультанты.

— Это потому, что вы недостаточно знакомы с Копенгагенской школой квантовой физики, — ответила я.