Ефим Сегал, контуженый сержант (СИ)

«Прощай, Роза, дочь народа, породившего меня, - шепчет набожно Ефим, - и, вместе с тобой, прощайте, открытые врата в богатое житье-бытье до самых седин, до самой омеги...»

Он вздрогнул, очнулся.

Дальше оставаться одному было невмочь. Быстро оделся, вышел в длинный коридор, прислушался: не доносится ли откуда-нибудь говор? Услышит голоса - пойдет туда, где люди, явится непрошеным гостем, потолкует о том, о сем, глядишь, и рассеется. Но в коридоре стояла глухая тишина: в этот час все на работе. «Поднимусь-ка на третий этаж, к девчатам, - мелькнула мысль, - авось, кто-то работает в вечернюю смену».

Он постучал в первую же дверь. Откликнулся молодой женский голос.

-    Да-а! Входи! А, Ефим! Привет! Ты почему не на работе? - спросила Валя Масленкина, а это была именно она. - Захворал?

-    Немножко... На денек отпросился у редактора. Хорошо, что я тебя здесь застал, - вырвалось у него обрадованно.

-    Почему? - удивилась Валя.

-    Так... Что это ты чемодан набиваешь? В отпуск собралась?

-    Не угадал. Уезжаю из общежития.

-    Замуж выходишь?

-    Замуж, не замуж - там видно будет. Получаю отдельную комнату, восемнадцать квадратных, как раз напротив завода.

-    Ого! - непритворно удивился Ефим. - Кто это тебя так облагодетельствовал? За какие заслуги?

Валя нагло глянула на него, смерила уничтожающим взглядом черных бесстыжих глаз, с вызовом выпалила:

-    За какие заслуги? Мой личный секрет. Много будешь знать - скоро состаришься... Приходи в субботу на новоселье, милости прошу. Дом знаешь, квартира двадцать. Не забудь хороший подарочек прихватить, иначе не приму!

Сообщение Масленкиной огорошило Ефима. Он не смог найти подходящих слов, чтобы скрыть растерянность, не мог сообразить: правду говорит озорная девка или врет -от нее всего ожидать можно.

Похоже, угадав его мысли, Масленкина достала из туалетной сумочки вдвое сложенную бумагу.

-    Не веришь? На, читай!

Ордер, выданный на имя Масленкиной и некой Тамары Зверевой, был подписан Саввой Козырем и Матвеем Пеньковым.

-    А кто такая Тамара Зверева?

-    Тамарка-то? - подмигнула Валя. - Тамарка - баба мировая, оторви да брось! Пока ее муженек воевал, не терялась... Но она со мной проживет недолго. Ее муж скоро демобилизуется, и она с ним - тю-тю! - укатит в Молдавию. Это так, для затмения глаз ее ко мне присоседили. Сам понимаешь, давать мне одной восемнадцатиметровку, да еще в доме первой категории, опасно. А вдвоем с Тамаркой - комар носа не подточит! Сообразил, голова?

Еще бы! Ефим сообразил куда больше, чем полагала глупая циничная Масленкина. Как же Козырь осмелился на такой шаг?!

-    Так-так, - произнес он вслух.

-    Так - не так, - весело передразнила Масленкина, - перетакивать не будем.

-    Ты о чем? - недоуменно спросил Ефим, углубленный в свои мысли.

-    Не о чем! Улетело! Давай сюда ордер! Ему цены нет. - Валя придавила толстым коленом крышку огромного чемодана, набитого барахлом, с трудом заперла, приподняла. - Тяжеленный какой! Как я его доволоку до места?

Никакого желания не было у Ефима выполнять роль носильщика у потаскушки.

-    Ничего, донесешь, - заверил он ее с насмешкой, - своя ноша не тянет! А мне пора.

Хитер же негодяй Козырь, думал Ефим, выйдя на улицу. Значит, Панфилову он переселил - вроде бы взятку дал мне, связал руки, дескать, я вас уважил, и вы, уж будьте любезны, мне, при случае, добром отплатите. Очень своеобразное истолкование моего предложения: «давайте помогать друг другу...» В переводе на язык жуликов: «ты - мне, я - тебе...» Что же делать, лихорадочно соображал он, как помешать распутной девке занять отличную комнату, которую с полным правом ждет семья остро нуждающегося очередника? Требуется срочное вмешательство власть имущего лица.

Неподалеку от общежития находилась районная прокуратура. Обратиться туда? Он заранее сомневался в успехе, но... чем черт не шутит?

В приемной прокурора длинная очередь - человек пятнадцать. Ефим рассчитал: пусть последний, но принят он будет. Через два с половиной часа, когда перед ним остался один человек, секретарь объявил:

-    Граждане, прием прекращается. Прокурора вызвали в горком партии. Приходите через два дня.

«Вот проклятье!» - в сердцах ругнулся Ефим. Настенные часы показывали без четверти восемь. Он вышел на почти неосвещенную улицу. Погода резко изменилась, в лицо хлестнул крупный мокрый снег, было сыро, неприветно. Разумнее всего вернуться в общежитие, напиться горячего крепкого чая, поболтать с соседями, поиграть в шахматы; часов в десять - одиннадцать залезть под одеяло, хорошенько выспаться, а завтра, на свежую голову, действовать. Наверно, такое решение и принял бы человек холодного рассудка, удобноразумный, взвешенномыслящий, наверно так и следовало бы поступить! Но в Ефиме все кипело, звало к безотлагательному действию. «Поесть?.. Успеется! Пойду в редакцию, может быть, застану Гапченко, он иногда задерживается».

Еще с улицы Ефим увидел свет в окне кабинета Гапченко. Напрасно обрадовался: редакция была заперта.

-    Редактор давно ушел, - доложил ему вахтер, - свет горит? Наверно забыл погасить.