Ефим Сегал, контуженый сержант

– Разрешите, Иван Иванович, – попросил Ефим, – справимся, я кое-что наметил.

Мальков глядел вопросительно.

– Завтра, – сказал Ефим, – на заливку встану я, а послезавтра – Лева Жарков.

– Да что вы! Что вы! Бог с вами! – замахал руками Мальков. – Вы вместо Лапшина?! Целую смену?! Это же вам не под силу!

Ефим настоял, Лапшина в деревню отпустили. И к великому удивлению всей смены, мастер Сегал встал на заливку. Левка Жарков хохотал до упаду.

– Ой, не могу! Помереть можно! Брось, товарищ еврейчик, – комически умолял он, – не смеши, давай я уж как-нибудь заместо Дрозда…

Ефим молча отстранил от себя наседающего Левку и, стиснув зубы, продолжал курсировать от электропечи до форм. Порой ему казалось: вот-вот подкосятся ноги, и он, у всех на виду, упадет, насмерть обожжется кипящим металлом. Он обливался потом, задыхался, но крепился сверх сил. И к обеду – небывалое: смена выпустила пятьдесят пять вкладышей, больше половины плана.

– Непостижимо! – развел руками Мальков.

После обеденного перерыва Левка подошел к Ефиму и уже без обычного кривляния предложил:

– Слышь, мастер, хватит с тебя, становись на мое место, а я на заливку. Куда тебе – сдохнешь!

– Ничего, Лева, справлюсь. А будет невмочь – позову тебя.

– Ну, давай, давай!

И Ефим дал сто пять вкладышей. Пять – сверх задания. И качество нормальное. Мальков трижды пересчитал продукцию смены: не верил глазам. Но факт есть факт!

– Ай да молодчина! Ай да Сегал! – ликовал он.

Смертельно усталый Ефим тоже похвалил себя, молча.

Левка Соловей подошел к нему, вызывающе изрек:

– Завтра встану на заливку. Гляди, еврей-рекордсмен, в мешок зашью…

Ефиму не улыбалась перспектива быть зашитым в мешок, он плохо понимал смысл угрожающей шутки, наверно, из блатного словотворчества.

– Хорошо, Лева, – ответил миролюбиво, – давай, завтра разворачивайся.

И назавтра Левка действительно развернулся: всю смену работал, как одержимый, молча, деловито, без обычного зубоскальства. К вечеру на стеллаже образовалась горка из ста двадцати вкладышей. Вытирая обильно выступивший пот, злобно зыркая вороватыми глазами, он пренебрежительно бросил Ефиму:

– Ну, считай, стахановец! И не лезь тягаться. Я тебя общелкал, да еще как!

На следующий день кончался срок отпуска Лапшина, но он не появился в цехе ни завтра, ни послезавтра. Левка Жарков, хоть и с меньшим рвением – не расшибаться же в лепешку, а норму перевыполнял. И отсутствия бригадира даже не замечал.

Лапшин пришел на работу лишь на пятый день. Выглядел он скверно, хмуро.

– Мать похоронил, – сказал глухо, – вот справка из сельсовета.

Ефим не читая, положил справку в карман, от души посочувствовал ему.

– Работать сегодня сможешь? – спросил участливо.

– Надо, так лучше… тяжко мне… все же мать. Она одна была у меня родная, теперь никого…

И начал работать как раньше, с прохладцей – восемьдесят, восемьдесят пять вкладышей за смену, не больше.

– Что будем делать с Лапшиным? – спросил Батюшков Малькова и Сегала. – Ему известно, как в его отсутствие выполнялся план?

– У него большое горе, – объяснил Ефим, – неудобно теперь упрекать его.

– А если его отстранить, вернее, поменять местами с Жарковым? – предложил Мальков, вопросительно глянув на Ефима.

– Пока не стоит, успеется, – возразил Ефим.

– Смотрите, товарищ Сегал, план будем спрашивать с вас, – предупредил Батюшков, – не забывайте об этом.

Но никаких перестановок делать не пришлось. Через три дня Лапшин явился на смену зверь зверем. Ни с кем не поздоровался и рванулся к заливке. Действовал как автомат, ритмично, быстро, без остановок, и к обеду выставил на полке стеллажа семьдесят отливок. Мастера, да и все в смене были озадачены. В конце обеденного перерыва Ефим попросил Лапшина зайти в конторку.

– Вы не знаете, Сергей Назарович, почему ваш друг Лева сегодня на работу не вышел?

Лапшин сверкнул холодными глазами, отборно выматерился.

– Падла он, шкура… Все равно прибью стерву… – и ушел, оставив Ефима в полнейшем недоумении.

– Бригадир вчера вечером разрисовал Левку – не узнать! Утром он в поликлинику почапал, за билютнем, – сообщил Ефиму по секрету подсобный рабочий.

– Как разрисовал? Избил, что ли? – уточнил Ефим. – За что?

Рабочий замялся.

– Продал он Серегу. Сам его подбивал работать шаляй-валяй, мол, куда нам спешить, пар из себя выгонять?.. Ну, Лапшин и работал: «ямщик, не гони лошадей!» А вчера как узнал, что Левка тут без него выкомаривал, и дал ему… дескать, чего, сука, подводишь. Левка стал отбиваться, говорит, не тебя продавал, не тычь кулаками, обида меня взяла, говорит, какой-то… – рабочий запнулся, – плюгавый еврейчик тебя обштопал, а мы что – хуже? Ты гляди, не обижайся, это он со злости сбрехнул.

– Гм… гм… все понятно, – покачал головой Ефим, – сюжет!