Ефим Сегал, контуженый сержант

– Скорее всего, в бригаде Лапшина. Даже наверняка… Тянет время да и только, не могу, говорит, быстрее.

… В конторку сменного мастера по одному, по двое входили заступающие на смену рабочие. Ефим сидел за самодельным столиком, держа перед собой списочный состав смены. У каждого входящего он спрашивал фамилию, вглядывался в лица, стараясь сразу их запомнить. Последними, почти впритык к началу работы, явились Лапшин и тот худощавый парень. Они ни с кем не поздоровались, а на Ефима даже не глянули. Он подозвал бригадира.

– Здравствуйте, товарищ Лапшин. Как вас величать?

– Меня Дроздом, а его – Соловьем, – нагло отрубил Лапшин, и оба расхохотались. – Агитировать хочешь?

– Воздержусь, – спокойно ответил Ефим. – Певчие птицы – дело хорошее, но цех – не лес и не кустарник. Да и что вы за птицы? – спросил двусмысленно.

– Мы? Обыкновенные, залетные, – вызывающе парировал Лапшин, и оба опять закатились смехом.

– Залетные так залетные… И все-таки, товарищ Лапшин, как вас зовут?

– Серега, – отрезал Лапшин, – в тюряге кликали Дроздом.

– А я, – кривлялся худощавый, – Левка Жарков, по кличке Соловей. Все?

– Все, – невозмутимо согласился Ефим, – приступайте, товарищи, к работе, время. – Те вышли, – Та-ак, – подытожил он, – по списку в смене двадцать человек: двенадцать мужчин и восемь женщин. Мужчины все на месте. А двух женщин не хватает. Значит, какие-то операции некому выполнять. Как быть? – спросил у Малькова.

– Поставим, как всегда, распределителя работ и подсобного рабочего. Дело нехитрое, справятся.

Ефим подумал.

– Нет, Иван Иванович, подсобный и без того загружен. Одну операцию попробую осилить сам, а на другую можно и распреда.

– Что ж, толково. Идемте, покажу вам, что надо делать.

В этот день Ефим выполнял операцию «забортовка вкладышей». Лапшин не раз искоса на него поглядывал, а в конце смены, при всех, язвительно осведомился:

– Выпендриваешься? Вкалываешь заместо работяги, дырку затыкаешь? А кто же нас погонять будет?

Смена выжидательно молчала. Ефим принял вызов.

– Во-первых, товарищ Лапшин, – ответил он подчеркнуто серьезно, – попрошу вас, и это относится ко всем, обращаться ко мне на «вы», хотя я моложе многих, в том числе и вас, Сергей Назарович.

Левка Жарков прыснул, Лапшин посмотрел на Ефима недоверчиво – не смеется ли?

– Спасибочки, мастер, что напомнил, то есть напомнили, что я Назарович, – притворно запричитал он, – сроду меня так не величали!

В последних словах, против воли Лапшина, прозвучала обида, Ефим это почувствовал.

– Жаль, – сказал он – вы давно не мальчик… Во-вторых, прошу учесть, погонять я никого здесь не намерен. Вас совесть должна подгонять: идет война. Без совести человек – не человек, так – двуногое, ошибка Господа Бога в человеческом обличье.

Лапшин слушал нахмурившись. Но Ефиму показалось, а может быть, он этого хотел, как что-то, глубоко и непробудно, десятилетиями спавшее в тюремном детище, на секунду-другую просыпается и снова погружается в сон.

– Пошли, Дрозд, – Жарков дернул Лапшина за рукав. Тот машинально двинулся к выходу.

Вскоре после этого в конторку заглянул Мальков.

– Вы, наверно, очень устали с непривычки, Ефим Моисеевич, намахались молотком? Спасибо вам… Не хотел вас огорчать, да и при чем здесь вы… смена опять не додала двадцать вкладышей, уж как повелось… Идите отдыхать до завтра.

За первым нелегким для Ефима днем последовали такие же трудные дни и недели… Смена почти постоянно работала не в полном составе, и Ефим, как правило, заменял отсутствующих литейщиков на разных операциях. Лапшин больше не «тыкал» ему, не упрекал в «выпендривании», однако ни уважения, ни внимания не выказывал. А Ефим незаметно, но пристально присматривался к нему. Смена работала явно замедленно и, главным образом, потому, что бригадир, от которого зависел конечный результат, как успел установить Ефим, заметно притормаживал, действовал ни шатко, ни валко. Бригадир – заливщик. Чем больше сформует деталей, тем быстрее будет поворачиваться и все рабочее колесо смены. А он не торопится. «Зачем ему это надо? Что он выгадывает?» – Ефим не понимал.

В первый же день он заметил: бригадир прихрамывает. Но в остальном – здоровяк, крепыш, мог бы куда проворнее шевелиться. Мог бы, если бы захотел. Вот как заставить его захотеть?

– Сколько раз и я, и начальник цеха пытались, как говорится, и кнутом, и пряником его переломить, – сетовал Мальков, – все зря. Дружки за него горой. И в заработке они не нуждаются, вот в чем загвоздка! Деньги добывают где-то на стороне, воруют или спекулируют, не знаю. А женщины и рады бы заработать, да боятся Лапшина, молчат… Снять его с заливки? Заменить некем. Такие дела, – невесело заключил старший мастер.

* * *

Месячный план смена Сегала снова завалила. Все оставалось по-прежнему, никакого просвета. Ефим еще больше осунулся. Его не столько изнуряла работа – непривычная и тяжелая, сколько бессилие перед упрямым замкнутым Лапшиным. Были еще кое-какие неприятные мелочи: цеховой кладовщик показался ему нечистым на руку.