Ефим Сегал, контуженый сержант

Званцев глянул с настороженным любопытством на Ефима, молча кивнул. Ефим сел на свободный стул рядом с Яшкой. Тот боязливо покосился на него, осторожно отодвинул свой стул поближе к Званцеву. На щеке Яшки заметно розовел шрам.

– Итак, товарищи, разберемся по существу, – начал Родионов, – вопрос серьезный. Речь идет о дальнейшем пребывании на нашем заводе товарища Сегала, бывшего фронтовика, инвалида Отечественной войны.

– Разве он инвалид войны? – заморгал реденькими ресничками Яшка.

– Да. А вы разве не знали? – спросил Родионов.

– Конечно нет. Мне и в голову не пришло… Знал бы… тогда другой компот!

– Расскажите нам, Яков Иванович, почему вы не поладили с товарищем Сегалом, почему он вас ударил?

Ефим с напряжением ждал ответа. Неужели Яшка посмеет повторить свой гнусный навет при нем?

– Я прощаю товарища Сегала, – скороговоркой пробормотал Яшка, глядя себе под ноги. – Ударил он меня больно, да Бог с ним, инвалид, фронтовик…

– Убогий, сумасшедший… – добавил, загибая пальцы, Ефим, – какой с него спрос?!

– Пока мне не понятно, как же все произошло, Яков Иванович, – вступил в разговор Званцев, – нам надо выяснить: была это ответная реакция товарища Сегала на вашу бестактность или дело обстояло иначе? Хулиган заводу не нужен. Такого я, как представитель профсоюза, защищать не буду.

Яшка молчал.

– Вам, – обратился к нему Ефим, – невыгодно изложить здесь правду. Так это сделаю за вас я. – И он живо, в лицах, представил происшедшее.

– Вот как, Яков Иванович, – укоризненно сказал Родионов, – выходит, зачин-то был ваш, а не Сегала. Драться, конечно, не годиться… Но…

– Если Сегал говорит правду, – перебил Родионова Званцев, – это круто меняет дело… Ну так что, Яков Иванович, правду говорит Сегал или сочиняет?

– Не помню, не помню… сами знаете, какая у меня нервная работа, мог сгоряча и сболтнуть неподходящее. Ну и что из того? Не я ударил солдата, а он меня.

– Такие смирненькие, разумеется, не дерутся, – едва сдерживая возмущение, заметил Ефим. – Кулаком не ударят, пресс-папье в ход не пустят, зато пакостными словами подденут под самый дых.

Яшка в полнейшем недоумении переводил взгляд с Родионова на Званцева, со Званцева на Сегала.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он, на этот раз удивляясь неподдельно, – словами, под самый дых… Да что тут такого? Мало ли меня начальство обзывает, я и внимания не обращаю. Сколько раз сам начальник ОРСа товарищ Рызгалов выгонял меня из кабинета, говорил, пошел отсюда вон, туды-т твою мать, сукин сын. Я и уходил. Подумаешь, эка беда!

По лицу Родионова пробежала тень. Званцев хмыкнул. Ефим брезгливо поглядел на своего соседа: экземпляр! Ну и ну. Человеческим достоинством Бог не наградил, и сам не обзавелся…

– Вы сами, – обратился Яшка к Званцеву, – не раз песочили меня и пятиэтажным крестили. Я же на вас за это с кулаками не лез?!

– Я тебя правильно песочил за твои штучки, – нехотя проговорил Званцев, – а ты, выходит, обидел товарища солдата за здорово живешь.

– Я?! Обидел?! – искренно удивился Яшка. – Если так, что ж, я извиняюсь.

– Кажется, все ясно? – обратился Родионов к Званцеву.

Тот согласно кивнул.

– Мне можно уйти? – спросил Яшка и, не дожидаясь ответа, вышел, почему-то пригнувшись.

– Не все ясно мне, – неожиданно для Родионова и Званцева сказал Ефим, – неясно, во-первых, почему такой хам, если не сказать хуже, занимает должность, где нужны особая чуткость и предельная человечность. Во-вторых, почему молодой и здоровый, судя по цветущему виду, мужчина – не на фронте? А дважды, трижды раненые солдаты курсируют из госпиталей на передовую и обратно… Вам это известно?

Родионов и Званцев молча, во все глаза смотрели на Сегала. Первым нашелся Родионов.

– Итак, установлено, – сказал он, не отвечая на вопросы Ефима, – что Яков Иванович первым нанес вам оскорбление. Правильно, товарищ Званцев?

Званцев ответил не сразу. «Ну и штучка этот солдат», – думал он, косо поглядывая на Ефима, и вполголоса промямлил:

– Правильно.

– А об остальном как-нибудь позже, товарищ Сегал, – продолжал Родионов. В душе он был согласен с этим, как он теперь убедился, прямым и умным парнем. Но что он мог ему сказать, да еще при Званцеве? – Позже, – повторил он, – а на заводе мы вас оставим. Да? – обратился он к Званцеву. Тот ничего не ответил. – Так оставим Сегала на заводе, товарищ зампредзавкома? – повторил Родионов.

Званцев молча прикидывал: «Гнать бы такого умника с завода подальше. Но – опасно: фронтовик, языкатый… Сказал бы Родионов: «не оставим», с удовольствием бы согласился… Связываться с таким?! Не пойдет! Себе дороже» – кивнул: оставим.

– Работу мы вам, товарищ Сегал, подберем, – пообещал Родионов, – зайдите денька через два. Кстати, продкарточки на новый месяц получили?

– Получил.

– А с жильем порядок?

– Полный порядок! Тридцать человек на восьмидесяти метрах, чуть больше кладбищенской нормы. Чем не порядок?

Родионов поморщился.

– Конечно, не густо… Что-нибудь придумаем, товарищ Сегал, – он протянул Ефиму руку.

Званцев отвернулся к окну.

Глава девятая

Родионов явно обрадовался, когда Ефим пришел к нему в назначенный день.